Аннотация. Статья продолжает цикл работ автора, посвящённых анализу творческой жизни гениальных людей разных времён и народов, ранее опубликованных в журнале «Философская школа» под общим названием «Образ личности гения. Искатели совершенства» (№ 2, с. 72-105; № 4, с. 106-132). Новизна  исследования заключается, прежде всего, в том, что здесь впервые были представлены особенности уникального во всех отношениях гения (Абу Али ибн Сины) (Авиценны), до этого никогда и никем из отечественных и зарубежных исследователей не рассматриваемые. Автор развивает представление об универсальном энциклопедизме Авиценны и представляет необычные до парадоксальности механизмы  и приёмы творческой деятельности этого выдающегося мыслителя Востока. В частности, автором был проведён анализ таинственного феномена разрешения проблемы (открытия), происходившие у самих первооткрывателей во время соответствующих сновидений. В науке известны факты подобных открытий (периодическая система элементов Д.И. Менделеева, фабула комедии «Горе от ума» А. С. Грибоедова). Это тем более важно, что сам Ибн Сина неоднократно, как следует из его автобиографии, испытывал подобное на себе, и дал этому феномену объяснение. Не обходит автор вниманием анализ творческого наследия Ибн Сины в целом, и, в частности, его «Канон медицинской науки». Особо обращает на себя внимание представление философии Авиценны в части, развиваемой им, нравственной философии, а также проанализированный в исследовании  «Трактат о любви», где сам мыслитель представляет любовь как естественный и необходимый порядок бытия любой “индивидуальной субстанции”, тем самым придавая любви онтологический смысл.  Автор статьи побуждает читателя окинуть новым взглядом, с нового ракурса оценить уже много раз читанное творческое наследие Абу Али ибн Сины.

Ключевые слова: образ личности гения, Абу Али ибн Сина (Авиценна), творческая жизнь гения, универсальный энциклопедизм, мыслитель-исследователь-практик, «божественное сновидение», нравственная задача человека, «Канон медицинской науки», «Трактат о любви», онтологический смысл любви.

В обращении Всемирного Совета Мира 1951 года, о подготовке празднования тысячелетия (по восточному календарю) со дня рождения Абу Али ибн Сины, отмечалось, что вся деятельность этого гениального мыслителя Востока «была основана на требованиях истины и разума» [17, с. XI]. Интересно отметить, что Ибн Сина оказался единственным в истории гениальным человеком, тысячелетний юбилей которого отмечался дважды, и оба раза – по решению ЮНЕСКО: первый раз – в 1952 году по лунному восточному календарю (1333 год худжры) и второй раз – в 1980 году по солнечному григорианскому календарю.

Ещё при жизни Ибн Сина был удостоен следующих высоких титулов: Худжатул Хакк (Доказательство или авторитет Истины), Шейх-ур-Раис (Глава мудрецов, старейшин, великий мыслитель), Пизишки, хаками бузург (Великий Исцелитель) и Шараф-ул-Мулк (Слава, гордость страны)  [9, с.13]. В Европе Ибн Сина стал известен с  XII века под именем Авиценны и был почётно титулован как «Наставник учёных»«Князь философии», «Князь врачей».

Великий Данте в «Божественной комедии» выводит образ Авиценны наряду с Птолемеем, Евклидом, Гиппократом, Галеном.

Великому художнику эпохи Возрождения Микеланджело Буонаротти принадлежат следующие слова об этом гениальном мыслителе средневекового Востока: «Лучше ошибаться, поддерживая Галена и Авиценну, чем быть правым, поддерживая других».

В ХХ веке А. Гуашон определил Ибн Сину как гения, пророка, «первого ума человечества», а Гейер назвал Авиценну «носителем особой таинственной духовности», которого сегодня не только почитают, но и боятся.

С другой стороны, по мнению Гегеля, Ибн Сина только лишь переписчик чужих книг, «простой комментатор Аристотеля».

Творчество Ибн Сины привлекало к себе пристальное внимание как современных ему мыслителей, так мыслителей и исследователей последующих эпох вплоть до наших дней. Его воззрения имели сторонников и последователей: Абу Убайд Джузджани, Бахманяр ал-Азербайджани, Насриддин Туси, Тахтани и др., но были у него и противники: Фахриддин Рози, Абулхамид Газали, Мухаммад аш-Шахрастани и др. На его произведения писали большие и малые комментарии, парафразы, составлялись компиляции из его трудов. Однако на протяжении веков немало было также и опровержений.

Всё это неслучайно, ведь и на Востоке и в Европе Средних веков трудно найти другого мыслителя, равному Авиценне и по объёму знаний, и по талантливости, и по разнообразию и по глубине содержания, и по объёму его интеллектуально-творческих деяний. Достаточно сказать, что переведённый на латынь «Канон врачебной науки» Авиценны по тиражам и по количеству переизданий (вплоть до конца XVII века) уступал только лишь одной Библии.

На одной из иллюстраций латинского перевода «Канона» издания 1523 года Ибн Сина изображён сидящем на троне между Галеном и Гиппократом. Центральное его положение на картине, венчающая голову корона,  королевские атрибуты в руках: булава и скипетр, оканчивающийся пером, водящим по раскрытой книге, – вся эта символика, изображённая художником, обозначает центральное положение Авиценны в медицинской науке того времени и подчёркивает признание его высочайшего интеллектуально-профессионального авторитета.

Имя ибн Сины было известно и на Руси, где его звали Ависен. В многочисленных лечебниках и травниках Древней Руси «встречается его имя, его советы, его рецепты. Так, например, в “Прохладном Вертограде” (1616) есть ссылки на Авиценну» [17, с.XLV].

Кто же он? Откуда? Какова творческая судьба этого Мудреца, Духовного наставника, Авторитета истины, – этого почитаемого во всём культурном мире мыслителя, врачевателя, учителя – этого блистательного гения востока?

Жизненный путь Ибн Сины, как и путь всякого гения, парадоксален до сверхнеобычности: талантливый и прилежный ученик – практикующий врачеватель – учитель учителей –  учёный, философ, математик – государственный служащий, визирь – пленник, находящийся под угрозой смертной казни – снова визирь  – заключённый в крепости Фараджан[1] –  странник-дервиш – приближённый Исфаханского эмира Ала-ад-давлы – преследуемый изгнанник – писатель-мыслитель – выдающийся теоретик – практик-естествоиспытатель – изобретатель – создатель медицинской науки…

Собственный богатейший, разносторонний и парадоксальный до необычности жизненный опыт,  Авиценна-поэт имел обыкновение выражать  в  стихотворных формах. Следующие строки его стихов и сегодня звучат как самобытные и не обветшавшие от времени нравственные наставления:

 

Десять признаков есть у души благородной,

Шесть её унижают. Быть нужно  свободной

Ей от подлости, лжи и от зависти низкой,

Небрежения к близким, к несчастью и боли народной.

 

Коль богат, то к друзьям проявляй свою щедрость,

Будь опорою им и звездой путеводной.

 

А впадёшь в нищету – будь и сильным и гордым,

Пусть лицо пожелтеет в тоске безысходной.

 

Краток век, каждый вздох наш быть может последний,

Не терзайся о мире заботой бесплодной,

Смерть играет без устали в нарды: мы шашки,

Мир – доска, день и ночь,  

                            как две кости, в руках небосвода [12,  c. 9].

 

                                       * * *

Воистину чудесные дела:

возносятся безмозглые тела,

Их наделила тупостью природа,

а родовая знатность вознесла [12,  c. 37].

 

Жизнь.  Личность. Творчество

 

Абу Али ал-Хусейн ибн Абдаллах ибн ал-Хасан ибн Али ибн Сина, получивший известность в средневековой Европе под именем Авиценны, родился в 980 г. близ Бухары, в селении Афшана в семье образованного и высококультурного государственного служащего Абдаллаха ибн Хасана ибн Сины. В Жизнеописании[2] Ибн Сины говорится: «Отец мой в дни Саманида Нух ибн Мансура поселился в Бухаре и занялся там работой в диване – канцелярии. Ему предоставили управление Хармайсаном, центром одного из бюлюков – районов в окрестностях Бухары. Из Афшаны, одного из ближних селений, он взял себе в жёны мою мать по имени Ситара – Звезда. Там же и родились сначала я, а затем и мой брат» [17, с. XIII]. «Отец был среди тех, кто откликнулся на проповедь египтян, и стал считаться исмаилитом. От них он воспринял учение о душе и разуме в том виде, в каком они излагали и понимали его сами. Таким же был и мой брат. Всякий раз, когда они беседовали, я слушал их и понимал то, что они говорили, но душа моя не принимала сказанного ими. Они и меня стали призывать присоединиться к этому учению и в своих речах упоминали философию, геометрию и индийский счет» [1, с. 57]. Из этого фрагмента следует, что с ранних лет Ибн Сина был погружён в духовно и интеллектуально насыщенную среду и ясно просматривается то интеллектуально-познавательное напряжение, которое царило в семье Ибн Сины благодаря его отцу, что само по себе не могло не стимулировать последующие учебные и научные интересы будущего великого мыслителя.

Когда сыну пришло время активно впитывать знания, отец его позаботился, чтобы с ним занимались самые лучшие учителя того времени: Махмуди Массох, Исмаил Захид и Абу-Абдуллах Натили [3, с. 522]. При этом сам Али оказался очень упорным и невероятно способным учеником. Он приводил в изумление своих учителей, разбирая какие-либо сложные определения с таким остроумием, что учителям никогда не приходилась слышать таких ясных объяснений. Какой бы вопрос ни задавал ему учитель, у талантливого ученика складывалось об этом вопросе более ясное представление, чем у самого учителя. Невероятно быстро овладев основами мусульманского права и математики, самостоятельно проштудировав множестве книг по физике и метафизике, Али решил заняться медициной. «Вскоре, – пишет Ибн-Сина в автобиографии, – во мне пробудилась склонность к медицине, и я взялся за изучение посвящённых ей сочинений. Врачебная наука отнюдь не относится к разряду трудных, а потому я преуспел в ней за самый короткий срок настолько, что учиться у меня медицине начали почитаемые всеми врачи. Пока я пользовал больных, мне открылись такие дающиеся опытом способы лечения, которые нигде не были описаны… И было мне в ту пору от роду шестнадцать лет» [1, с. 58].

Итак, основными учебно-познавательными, а впоследствии и научными интересами Ибн Сины становятся философия и математика, а также медицина и естествознание. Если судить по тексту автобиографии, то у Ибн Сины очень рано, ещё в юношеском возрасте, проявился дар врачевания, равно как и учительский дар. Если бы это было не так, то врачебная наука не казалась бы ему такой лёгкой, а «почитаемые всеми врачи» не стали бы обращаться к этому юнцу за советами. Если бы это было не так, то его книги по философии, логике, медицине, психологии, этике не оказались бы такими востребованными и полезными для множества читателей в течение многих последующих столетий. Поистине, этот человек был одарён очень щедро. Как говорил  древний мыслитель: «Все профессии – от человека, и только три из них – от Бога: судья, врач и учитель». Божественное Провидение щедро распорядилось относительно Ибн Сины.

Нам известны многие гении-кометы, творческий дар гения которых бурно и независимо проявился в определённых видах творческой деятельности в очень раннем возрасте: в поэзии – это Пушкин, Лермонтов, Блок; в математике – Паскаль, Гаусс, Ферма; в музыке – Моцарт, Бетховен, Паганини… Но вот в области естественных наук, к числу которых относится медицина, Авиценна был первым и последним гением-кометой во всей мировой истории человеческого гения – к восемнадцатилетнему возрасту Ибн Сина стал уже опытным, авторитетным, искусным врачевателем, далеко известным за пределами своего государства.

Ибн Сина относится к числу таких гениальных людей, которых Провидение и природа создают с особой тщательностью, расточая на них самые драгоценные свои дары: творческую силу ума, быстроту и ясность мысли, феноменальную память, проницательность, нравственное благородство, духовную глубину, неимоверную трудоспособность и способность к ясному постижению «тайного мира», как «путём мышления», так и посредством «откровения», и всё это облекают в благородно-благообразную телесную оболочку. Внешний облик мыслителя, представленный на его современных портретных изображениях, можно считать аутентичным, поскольку облик этот реконструирован по сохранившемуся черепу [19, с. 8]. С картины на нас смотрит высоколобый мудрец, с умным и пронзительным взглядом чёрных, как вороново крыло, глаз; крупный прямой нос и волевой разрез губ, обрамлённых густой чёрной бородой, гармонично дополняют этот портрет. Смотря на это лицо, в котором светится духовная глубина, проникновенная мудрость и сильный характер, как не вспомнить Артура Шопенгауэра, который утверждал, что гений человека обязательно отражается на его лице.

Сам Ибн Сина относил самого себя к числу тех редких людей, которые обладают особой силой и остротой ума, способного решить любую проблему посредством догадки. Таким людям, по мнению Ибн Сины, не нужны учителя или наставники, поскольку этот человек «связан с действующим умом так хорошо, что ему не надо думать, словно ему откуда-то подсказывают…». Такой человек, считает Авиценна, «должен быть источником учения для человечества», и этому своему предназначению – быть учителем для человечества – Авиценна, безусловно, следовал и в своих трудах и в своих деяниях. Несомненно, имея в виду самого себя, Ибн Сина пишет в своём труде «Дание-наме (Книга знания)»: «Мы сами видели такого рода человека. Он изучил вещи мышлением и трудом, но при наличии силы догадки он не нуждался во многих трудах, и догадки его о многих вещах соответствовали тому, что было написано в книгах. Таким образом, ему не надо было читать много книг и трудиться над ними. Этот человек в возрасте 18-19 лет усовершенствовался в науках: философии, логике, физике, метафизике, геометрии, астрономии, музыке, медицине и в прочих сложных науках до такой степени, что не встречал себе подобного» [2, с. 201]. В этом небольшом фрагменте Авиценна по существу вскрывает тайну гениального созидательно-творческого ума, способного выстраивать «картину мира» посредством озарения – умозрения – догадки, т.е. тех подсказок, которые приходят гениальному человеку свыше – такой способности ума, которой не обладают обыкновенные (негениальные) люди.

Биография Ибн Сины изобилует многими поразительными фактами. Один из них относится к своеобразному озарению, которое может приходить к гениальным людям во время сна, когда ум гения, озабоченный решением какой-либо сложной задачи или поиском ответа на трудный вопрос, находит соответствующую разгадку в образной картине сновидений. Вот соответствующий фрагмент из Жизнеописания мыслителя, записанный им самим и который мы приводим здесь полностью: «Всякий раз, когда я терялся (в решении) какой-либо проблемы или не мог определить средний термин в силлогизме, я ходил в мечеть, и, совершая молитву, взывал к творцу всего, пока он не открывал мне скрытого или не облегчал трудного. К вечеру я возвращался домой, ставил перед собой светильник и занимался чтением и писанием. А когда одолевал меня сон или я ощущал слабость, то я выпивал кубок вина, дабы вернулась ко мне моя сила. Затем я вновь приступал к чтению. Когда же мною овладевала дремота, то мне воочию снились эти вопросы и сущность многих из них прояснялась во сне» [1. с. 58].

Всемирная история гениальности знает несколько подобных, описанному Ибн Синой, случаев. Самый известный из них – открытие Д. И. Менделеевым периодической системы элементов. По свидетельству проф. Иноземцева – друга Д.И. Менделеева, открытие периодической системы химических элементов было сделано им во сне: учёный якобы увидел во сне свою таблицу и записал её так, как она ему приснилась, после чего только в одном месте потребовалась поправка. Об этом Иноземцев много лет спустя сообщил философу И.И. Лапшину, не замедлившему это сообщение опубликовать [14,  с. 45]. Есть также сведения, что «гениальнейшую русскую драму» «Горе от ума» её автор А.С. Грибоедов увидел во сне (А. Блок, 1907), о чём он сам сообщает в одном из своих писем от 17 ноября 1820 г., адресованных неизвестной женщине [10, с. 377-378][3].

Итак, мы имеем три исторически зафиксированных факта разрешения проблемы (открытия), происходившие у самих первооткрывателей во время соответствующих сновидений. Что это – красивые легенды или фактическая реальность, явно свидетельствующая о трансцендентных истоках (эманации божественного) сложно-умственных озарений гения? Ответ на этот вопрос мы находим у самого Ибн Сины, который, как мы знаем, просто не мог пропустить без объяснений такой интереснейший феномен. Тем более что сам мыслитель, похоже, неоднократно, как следует из приведённого выше фрагмента автобиографии, испытывал подобное на себе.

В своей книге «Толкование сновидений» Ибн Сина объясняет указанный феномен следующим образом:

«1. Образы, которые проявляются в мире снов, суть отображения, возникшие наяву в разуме при помощи чувств. Это объясняется тем, что сила воображения, в которой отображаются образы объективных чувственных вещей, во сне не отдыхает, а бодрствует.

  1. Во сне в воображении отражаются те образы и идеи, которые, благодаря мыслительной силе, запечатлелись в нём до сна и хранятся в душе.
  2. Мысли и образы, возникающие во сне, – следствие изменения натуры и духовной пневмы, ибо сообразно изменению натуры внутренних органов, органов пищеварения, тока крови и других телесных факторов изменяются и действия силы воображения» [2, с. 49].

Таким образом, по Авиценне, возникновение соответствующих образов в мире снов может зависеть как от состояния организма (сфера плоти), так и от духовного состояния личности (сфера духа), духовные силы которой направлены на разрешение существующей наяву проблемы. Догадка мыслителя о «бодрствовании воображения, представления, мыслительной силы и памяти во время сновидений» вполне согласуется с современными представлениями нейрофизиологии сна, согласно которым во время сновидений у человека наблюдается особая активность мозга.

Особую роль Ибн Сина отводит «божественным сновидениям», которые автор называет «истинными» и заслуживающими внимания, поскольку они связаны, в том числе, с пророчеством. Такие сновидения «бывают двух видов: первый – человек во сне видит вещи или открывает явления, которые затем появляются и наблюдаются наяву; второй – аналоги и образы того, что человек видел во сне, увидит наяву» [там же].

На Востоке ученики считали за честь служить Учителю, заботится о нём, делить с ним его кров и трапезу,  сберегать его труды, делать эти труды доступными для многих читателей и нередко составляли биографию своего наставника. Таковым оказался для Авиценны Абуубейд Абдулвахид ибн Мухаммад Джузджани, примкнувший к нему в Гургане в 1012 году. Благодаря Джурджани,  мы имеем сведения об «удивительных чертах» Ибн Сины, свидетельствующих о незаурядных особенностях его ума и специфике его творческой деятельности. Именно Джурджани стал первым собирателем и хранителем сочинений своего Учителя. За двадцать пять лет службы, – пишет Джурджани в Жизнеописании Ибн Сины, – «…я не видел, чтобы попадавшуюся ему новую книгу он просматривал всю подряд. Он отыскивал в ней трудные места и сложные проблемы и обращал внимание на то, что говорит о них автор, определяя этим уровень его учёности и степень его проницательности» [1, с. 63-64].

Об удивительной способности Учителя к освоению новых, неизвестных ему предметов мы также узнаём от Джурджани, рассказавшем следующую историю. Когда в присутствии эмира учёный-языковед Абу Мансур-ал-Джабаи, «…признав достоинства Абу-Али как философа и врача, высказал сомнение относительно его компетентности в филологии, Ибн-Сина освоил в кратчайший срок (в течение трёх лет – С.Ч.) тонкости этой науки настолько, что смог разыграть языковеда-профессионала тремя трактатами, написанными им в стиле трёх известных филологов, а затем создать и фундаментальный труд по арабскому языку» [19, с. 28-29].

В целом воспоминания Джурджани о своём Учителе позволяют представить Ибн Сину как гениального человека, чьи способности к познанию намного опережали требования и уровень науки того времени, а его творческий потенциал был недостижим даже для самых выдающихся учёных-современников как на Востоке, так и на Западе. Неудивительно, что многие труды мыслителя оставались не понятными и тёмными для современников. При изучении материалов творческой биографии Ибн Сины создаётся такое впечатление, что для большинства из окружения мыслителя он представлял собою неразгаданную тайну…

 

Энциклопедический универсализм

 

Из материалов к творческой биографии Авиценны можно видеть, что его интеллектуально-познавательной и созидательно-творческой деятельности в полной мере был присущ энциклопедический универсализм. Но этот универсализм есть не просто многознание само по себе, как, например, у многих европейских учёных-полигисторов[4] XVI-XVIII веков, а как своеобразный метод-стиль-принцип познания, проистекающий не из внешних социально-средовых требований, а из внутренней духовной необходимости. Характерно, что подобный творческий феномен обнаруживается и у других гениальных людей. Два наиболее ярких тому примера – это Леонардо да Винчи в Италии эпохи Возрождения, и  М.В. Ломоносов – в России XVIII столетия [подр. см: 23].

Энциклопедизм средневекового мыслителя просто поражает. Так, по словам одного из французских востоковедов, «Авиценна, бесспорно, был одним из величайших гениев и энциклопедистов, которые когда-либо существовали на земле... Одни только названия его трудов свидетельствуют о необычной научной плодовитости. Если учесть, что он прожил всего пятьдесят восемь лет, что ему пришлось много странствовать и скрываться, и что он при этом не лишал себя и земных радостей, то трудно понять, каким образом ему удалось найти время для подобной работы... После смерти Авиценна приобрёл такой огромный авторитет, что, начиная с XII века, при изучении философии и медицины его труды стали предпочитать трудам всех его предшественников» [цит. по 8, с. 51-52]. Причём, невиданному до сих пор успеху как философских, так и медицинских произведений Авиценны во многом способствовал сам их стиль – ясный, живой, образный и отчётливо-доступный.

Приведём здесь несколько наиболее ярких примеров, характеризующих универсальный энциклопедизм Авиценны-естествоиспытателя.

Ибн Сина раскрыл тайну глаза: в противовес общепринятым и авторитетным представлениям, он доказал, что изображение предмета даёт не хрусталик, а сетчатка глаза, что согласуется с представлениями современной психофизиологии зрения.

В «Книге исцеления» в рассуждении «Об образовании гор и минералов» Авиценна изложил стройную теорию горообразования, выяснил сложнейший вопрос о происхождении осадочных пород и окаменелостей. «Причиной образования гор Ибн Сина считал действие сточных вод, которые, прокладывая себе путь, размывали поверхность земли. Он считал также, что горы могли возникнуть и от поднятия земли благодаря сильнейшему землетрясению или отложению осадочных пород» [7, c. 27]. Ибн Сина впервые высказал «предположение о том, что некоторые области земли когда-то были дном моря» [17, c. XXXV], доказывая это тем, что во многих камнях находят части животных, живущих в воде[5].

В трудах Ибн Сины нередко встречаются рассуждения, где автор опирается на наблюдения, сделанные им в его далёком детстве. Так, например, рассматривая вопрос о природе окаменелостей, Авиценна пишет: «В детстве на берегах Джайхуна (ныне река Аму-Дарья – С.Ч.) мы видели места, покрытые глиной, которой люди моют себе голову; позже мы обнаружили, что эта глина уже закаменела, превратившись в рыхлый камень – и это примерно в течение двадцати трёх лет» [5, с. 276]. Из этого следует, что размышления взрослого мыслителя,  опыты умудрённого исследователя, и далёкие воспоминания детства составляли в уме гениального Авиценны единое целое, интегрируясь его способностью к универсальной апперцепции. В сознании мыслителя складывалась целостно-неразделимая система образов-идей-умозрений, что и служило основой и источником для генерации Ибн Синой многих оригинальных гениальных идей, намного опережающих уровень актуальных знаний той далёкой эпохи.

Сказанным не ограничивается вклад Авиценны в развитие естествознания, поскольку он явился автором многих работ в таких областях научного знания, как химия, образование металлов, ботаника и, конечно же, медицина. В частности, «выдвинутая Ибн Синой догадка о распространении некоторых болезней через воду, в которой содержатся “мельчайшие животные”, предвосхитила на восемь веков учение Пастера о роли микробов как возбудителей инфекционных заболеваний» [7, с. 27].

Потомки помнят Ибн Сину не только как искусного врачевателя, изобретательного естествоиспытателя и одного из выдающихся создателей медицинской науки, но потомки знают также и Авиценну-философа.

Если авторитет Авиценны в области медицины непререкаем, поскольку историческое значение его трудов в этой отрасли знания «заключается… в том, что он, подытожив достижения античной и раннесредневековой медицины, предпринял серьёзную попытку создать научную семиотику, диагностику и теорию лечения» [3, с. 36], то его философские труды некоторые исследователи рассматривают, вслед за Гегелем, только лишь как интерпретацию философских сочинений древнегреческих философов и, прежде всего, Аристотеля. Однако с этим утверждением трудно согласиться.

С одной стороны, философия того же Аристотеля действительно стала известна на Востоке в том числе благодаря философским трудам Авиценны, но, с другой стороны,  обращение к философским трудам Авиценны позволяет найти в них не только интерпретацию философских категорий и понятий, но также добротный слог, логически выверенное содержание и множество глубоких мыслей, которых не только не было, но просто не могло быть в сочинениях античных философов. Труды Авиценны по философии – это не просто интерпретация, пересказ или компиляция, в этих трудах автор выступает, прежде всего, как оригинальный, вполне самостоятельный и творческий мыслитель.

Вот всего лишь несколько показательных примеров.

Развивая тему обогащения приёмов и путей познания, Авиценна различает четыре степени постижения истины: 1) постижение чувствами, 2) постижение воображением, как у Аристотеля; 3) мыслительная оценочная способность, чего не было у Аристотеля и появилось только у Авиценны и 4) образование общих понятий – универсалий [17, с. XXXVII].

А вот, например, как Авиценна предельно содержательно и логически выверенно раскрывает понятие «милосердие»: «Доброе и полезное, – пишет наш мыслитель, –  переходящее от одного к другому, бывают двоякими: по расчёту и по благородству. По расчёту что-то даётся и что-то получается; получаемая вещь не всегда бывает зримой, потому что она может быть добрым именем, радостью, простотой и вообще чем-либо, чего он желает. Всё, где есть обмен, в действительности есть и расчёт, хотя простонародье под расчётом понимает взаимный обмен товарами, а похвалу и благодарность не признаёт предметом обмена. Но разумный человек знает, что всякая вещь, если она является желанной, является и полезной. Милосердие же не руководствуется обменом и наградой и не совершается в обмен на какой-нибудь поступок, а состоит в том, что из какой-нибудь вещи добро происходит благодаря бескорыстной воле; таково действие необходимо-сущего. Стало быть, его действие есть абсолютное милосердие» [2, с. 143].

Ещё одно, чего не было в философии Аристотеля. Ибн Сина вводит и широко использует такой способ определения, как описание. «Если, – писал Авиценна, – вещь определяется при помощи высказывания, содержащего всю совокупность её случайных и существенных признаков, то это означает, что осуществлено её описание». При этом наш мыслитель «…различает два вида описания: 1) описание, в котором за основу принимается род, – например, человек есть животное, ходящее на двух ногах, с плоскими ногтями, смеющийся от природы; 2) описание через собственный и акцидентальный признаки, например, треугольник – это фигура, имеющая три угла, равные двум прямым углам» [там же, с. 17].

Размышляя о судьбе философского наследия Авиценны, А.В. Сагадеев увидел влияние его философии на новую философию XVII столетия, а именно через еврейского философа Моисея Маймонида (1135-1204) – к Бенедикту Спинозе (1632-1677). Сагадеев выделяет следующие «предположительные параллели в основополагающих онтологических концепциях» указанных мыслителей, которые сведены здесь в таблицу (см.: табл. 1) [19,  с. 218-219].

 

Таблица 1.

Предположительные параллели в основополагающих онтологических концепциях

Абу Али ибн Сины и Бенедикта Спинозы (по А. В. Сагадееву, 1980)

 

Система онтологических понятий

 Абу Али ибн Сины

Система онтологических понятий

 Бенедикта Спинозы

Бытийно-необходимое-само-по-себе

Субстанция

Бытийно-необходимое-благодаря-другому

Модусы

Бытийно-возможное-само-по-себе

Единичные вещи

Перворазум и первоматерия

Идея Бога и промежуточный бесконечный модус, облик всей Вселенной

Запад, материя в ее ближайшем определении

Атрибут протяженности

Восток, разум Вселенной

Атрибут мышления

Деятельный разум

Абсолютно бесконечный интеллект

Душа Вселенной

Движение и покой

 

В нашу задачу здесь не входит обсуждение системы связей философии Авиценны и философии Спинозы, оставим эту задачу философам-специалистам, но скажем главное: между гениальным мыслителем Авиценной и гениальным мыслителем Спинозой, вне всякого сомнения, существует более значимая трансцендентная связь, заключающаяся в том, что оба они относятся к «республике гениев», в которой, по словам Артура Шопенгауэра, «…дело обстоит следующим образом: один великан окликает другого через пустое пространство веков; а мир карликов, проползающих под ними, не слышит ничего, кроме гула, и ничего не понимает, кроме того, что вообще что-то происходит. А с другой стороны, этот мир карликов занимается, там, внизу, непрерывными дурачествами и производит много шуму, носится с тем, что намеренно обронили великаны, провозглашает героев, которые сами – карлики и т.п.; но всё это не мешает тем духовным великанам, и они продолжают свою высокую беседу духов» [24, с. 181].

Из всемирной истории человеческого гения нам известно, что отдельные гениальные люди были неоднократно «замечены» в подобных «духовных беседах», о которых рассказывает Шопенгауэр. Так, например, Лев Толстой был глубоко убеждён в духовном сродстве между ним самим и Блезом Паскалем, и глубоко поражался тому, что мысли самого Паскаля есть то же самое, что и мысли самого Л. Толстого. Так что духовно-эйдетическая связь гениального Абу Али ибн Сины и гениального Бенедикта Спинозы есть связь фактически неоспоримая.

Итак, подводя итог сказанному, отметим, что в своих философских трудах Абу Али ибн Сина выступает не просто как интерпретатор или пересказчик содержания античной философии, но, в первую голову, как самостоятельный, оригинальный и творческий мыслитель. Если бы последнее было неверным, то тогда мы бы не имели такого значительного количества исследований философии Авиценны, как среди зарубежных, так и среди отечественных авторов, которые исчисляются даже не десятками, а сотнями.  И ещё одно. Оригинальность философских, естественнонаучных, медицинских, поэтических и пр. сочинений Авиценны подтверждает ещё одну непреложную истину: чем бы гений ни занимался, какую бы идею он ни развивал, в каких бы направлениях он ни трудился, его созидательно-творческая деятельность будет иметь исключительно самобытный и до парадоксальности оригинальный характер. На то он и гений!

 

Авиценна-писатель

 

Абу Али ибн Сина оставил после себя огромное творческое наследие, оформленное в его сочинениях, «разнообразных и по форме, и по содержанию…, написанных в подавляющем большинстве на арабском языке, который в его среде играл такую же роль, какую играла латынь у книжников средневековой Европы… В его творческом наследии мы находим не только естественнонаучные и философские трактаты, но и стихи, причём часть последних тяготеет к научно-популярному жанру – таковы поэмы о логике, о медицине и о душе; аллегорические же произведения Ибн-Сины, посвящённые онтологическим и гносеологическим вопросам, воспринимаются как стихотворения в прозе, и их, действительно, называют то ”трактатами”, то “повестями”» [19, с. 31-34]. Творческое наследие Ибн Сины действительно огромно, но с трудом поддаётся количественной оценке, на что есть ряд причин, о которых будет сказано ниже.

Ученик и сподвижник Ибн Сины Абу Убайд Джузджани даёт в «Жизнеописании» следующий список книг Учителя.

 

  1. «Китаб ал-маджму» («Сводная книга») в одном томе;
  2. «Китаб ал-Хасил ва-л-махсул» («Книга итога и результата») в двадцати томах;
  3. «ал-Инсаф» («Справедливость») в двадцати томах;
  4. «ал-Бирр ва-л-исм» («Благодеяние и грех») в двух томах;
  5. «аш-Шифа» («Исцеление») в восемнадцати томах;
  6. «ал-Капун» («Канон врачебной науки») в четырнадцати томах;
  7. «ал-Арсад ал-куллия» («Общие наблюдения») в одном томе;
  8. «Китаб ан-Наджат» («Книга спасения») в трех томах;
  9. «ал-Хидая» («Руководство») в одном томе;
  10. «ал-Ишарат» («Указания и наставления») в одном томе;
  11. «Китаб-ал-Мухтасар ал-авсат» («Книга среднего сокращения») в одном томе;
  12. «ал-Алаи» (Ала-уд-динова книга») в одном томе;
  13. «ал-Куландж» («Колики») одном томе;
  14. «Лисан-ул-араб» («Арабский язык») в десяти томах;
  15. «ал-Адвият-ал-Калбийя» («Сердечные лекарства») в одном томе;
  16. «ал-Муджаз» («Компендиум») в одном томе;
  17. «Ба’ду ма мин-хикмат-ил-машрикийя» («Некоторые положения восточной мудрости»[6]) в одном томе;
  18. «Байап зават ил-джиха» («Объяснение того, что обладает направлением») в одном томе;
  19. «Китаб-ал-ма’ад» («Книга восхождения») в одном томе;
  20. «Китаб-ал-мабда ва-л-ма’ад» («Книга нисхождения и восхождения») в одном томе;
  21. «Китаб-ал-мубахисат» («Книга споров») в одном томе.

 

Кроме этого Джузджани перечисляет ещё 20 трактатов, а также несколько книг-комментариев, составленных мыслителем в качестве приложений к основным его трудам.

Следует здесь указать ещё несколько сочинений Авиценны, которые отсутствуют в приведённом списке. Прежде всего – это «Книга знания» («ал-Китаб-ул-Алаи»), известная также под названием «Даниш-намэ» – самое крупное философское произведение Ибн Сины, написанное им на родном языке фарси, включающая в себя разделы логики, метафизики и  физики; а также  медицинско-дидактический труд в стихах «Поэма о медицине» (свободный перевод от «Урджуза фи-т-тибб»), где излагаются основные принципы медицинской науки. Здесь автор уделяет большое внимание предотвращению болезней, даёт советы, которые не потеряли значимости и в наше время, пишет о гигиене, еде, об обращении с больными, обращается к вопросам диагностики. Так, около 10 стихотворных фрагментов поэмы посвящены пульсу, а вот и пример:

 

Пульс равномерный, чёткий – вот основа

Того, что сердце молодо, здорово.

Вмиг вызывает пульса колебанье

Болезнь любая или недомоганье.

По нарушению сердцебиенья

Недуг распознаётся без сомненья.

 

Названную поэму Ибн Сина написал будучи ещё в очень молодом возрасте, но в ней поражает, прежде всего то, что поэтический дар юноши соединился здесь с уже вполне зрелыми и системными знаниями опытного врачевателя-практика.

В научных источниках встречаются различные сведения о количестве сочинений Авиценны, причём значения, приводимые разными авторами очень сильно разнятся. Бейхаки (1935) полагает, что Ибн Сина написал всего 38 произведений; по Ибн-ул Кифти (1903) – 48; по Ибн Усайбиа (1882) – 45;  по Шарафуддин Соми – 76; по Ибн Халикону – 82; по А. М. Богоутдинову (1953) – 300; по Саиду Нафиси (1333) – 456 [2, с. 395-396].

Такая большая разница в количественной оценке произведений ибн Сины между древними и современными исследователями может объясняться, на наш взгляд, различными подходами в идентификации и классификации рукописей мыслителя. Ведь один и тот же текст можно с равным успехом относить как к одному произведению, так и считать отдельные структурированные части одного и того же текста за самостоятельные произведения, а древность текстов усложняет процесс их идентификации. Кроме того, часть текстов была утеряна как при жизни автора, так и в течение последующих веков. Так, например, известно, что в 1000-1001 гг., будучи ещё в Бухаре, Ибн Сина написал свои первые крупные труды по философии и этике – «Собранное» («Аль-Маджмуъ»); «Итог и результат» («ал-Хасил ва-л-Махсул») в 20-ти главах, а также «Книгу благодеяния и греха» («Китаб-ул-бирр ва-л-исм»); однако эти труды до наших дней не сохранились [7, с. 23].

А.В. Сагадеев полагает наиболее реальным и правдоподобным библиографический список трудов Авиценны, составленный  Г.Ш. Анавати и насчитывающий 276 названий [19] но при этом отмечает следующие трудности в определении конкретного числа сочинений Авиценны: «Дело в том, что многие произведения философа безвозвратно утрачены, а попытки составить перечень его работ по одним их названиям сталкиваются с большими трудностями: одни и те же сочинения часто фигурируют под разными названиями, либо, напротив, под одним и тем же названием скрываются разные произведения. Иногда же обе эти трудности возникают одновременно – например, существует, по меньшей мере, три разных сочинения с одинаковым названием “О душе”, и при этом одно из них выступает также под названием «Исследование о душевных силах», а другое — под названием “Десять глав”. Некоторые трактаты к тому же оказываются извлечениями из других произведений. <…> Мы встречаемся, например, и с трудами, написанными Ибн Синой собственноручно, и с работами, продиктованными им ученикам, и с ответами на чьи-то вопросы, изложенными в письменной форме самим философом, и с устными ответами, записанными его собеседником, и с записями проводившихся им дискуссий, и с его идеями, воспроизведёнными другими авторами по воспоминаниям о беседах с ним, и с сочинениями созданными его учеником на основе как личных бесед с учителем, так и собственного толкования его произведений…» [там же, с. 32-33].

Таким образом, количественная оценка трудов Ибн Сины в любом случае будет иметь приближённо-гипотетический характер. Однако, это не самое главное. Главное же заключается в том, что если бы Ибн Сина написал лишь только одно своё сочинение«Канон медицинской науки» («Китаб ал-канун фи-т-тибб»), то этого с избытком хватило бы, чтобы наречь нашего мыслителя именем Гения.

 

«Канон медицинской науки»

 

Первый перевод Канона на латинский язык относится к XII веку и  принадлежит Герарду Кремонскому [2, с. 396]. Вплоть до второй половины XVII века Канон был настольной книгой врачей и служил учебным пособием по медицине практически во всех европейских университетах. «Сотни лет врачи всех стран учились по этой книге, равнялись на неё, пользовались ею как неисчерпаемым источником знаний. Канон учил пониманию того, что такое болезнь, здоровье, медицинское искусство. По Канону учились не только распознаванию, лечению и предупреждению болезней, но и теории медицины, самому подходу к больному человеку» [17, с. XLIII]

Книга огромна не только по своему теоретическому и практическому значению, но и по объёму – латинское издание 1654 года насчитывает более 1200 страниц убористого текста [там же, с. XLV]. Первое печатное издание Канона было осуществлено в 1473 году в Милане, а в 1593 году в типографии Медичи Вечного города Рима был издан его арабский первоисточник. Самый полный перевод Канона на латинский язык принадлежит Племию. Его издали в университетском городе Лувене в 1658 году. В XV веке Канон выдержал 16 печатных изданий, причём, одно из них на древнееврейском языке, в XVI веке он переиздавался 20 раз, и ещё несколько изданий было осуществлено в XVII веке. При этом существовали также бесчисленные комментарии к нему на латыни, древнееврейском и др. языках [16, с. 59]. Первый перевод Канона на русский язык был подготовлен и издан Институтом востоковедения Академии Наук Узбекской ССР в Ташкенте в 1954-1961 годах в пяти книгах, каждая из которых объёмом 45,0 ¸ 60,0 п. л.

Цель своего труда Ибн Сина формулирует в Предисловии к нему: «…один из моих преданных друзей, которому я обязан помогать, насколько позволяют мои способности, попросил меня составить книгу о врачевании, содержащую общие и частные законы медицины, в коей подробность толкования соединились бы с немногословием и должная ясность изложения большинства вопросов стояла бы наряду с краткостью» [4, с. 1].

Далее, здесь же в Предисловии, автор определяет свой подход к построению содержания Канона: от общего – к частному, и, наконец, определяет полное содержание и структуру своего грандиозного труда: «Теперь же я составлю эту Книгу [Канон] и разделю её на пять книг таким образом:

«Книга первая: об общих вопросах врачебной науки. Книга вторая: о простых лекарствах. Книга третья: об отдельных заболеваниях, внешних и внутренних, поражающих различные органы человека от темени до стопы. Книга четвёртая: об отдельных заболеваниях, которые, возникая, не ограничиваются каким-либо одним органом, и о предании красоты. Книга пятая: о составлении лекарств, то есть фармакопея. В первой книге четыре части. Часть первая – об определении понятия медицины и о естественных явлениях, составляющих предмет этой науки. Часть вторая – о болезнях, об [их] общих причинах и проявлениях. Часть третья – о сохранении здоровья. Часть четвёртая – об общих способах лечения»  [там же, с. 2].

Задача, поставленная мыслителем-исследователем-практиком, была выполнена сполна. Все пять книг были написаны и составили важнейший этап в развитии всемирной медицинской науки, сохраняя практически в течение семи веков пальму первенства среди других трудов по медицине, написанных иными авторами. Более того, из разделов Канона, касающиеся как поправления и возвращения здоровья, так и его профилактики, до сих пор, несмотря на прошедшие десять веков, не утратили своего значения. Причём, автор выбрал такую удачную форму подачи материала, напоминающую систему пчелиных сот, где каждый фрагмент – это законченная часть целого, что и сегодня этот труд читается легко, свободно, без напряжения, приковывает внимание читателя и вызывает самый живой интерес.

Сохранение творческого наследия Авиценны в его нынешней актуальности и действенности, имеет место в той связи, что великий врачеватель ставил себе не частно-специальную, а фундаментальную задачу: «…познать состояние тела человека, поскольку оно здорóво или утратит здоровье и вернуть его, если оно утрачено» [там же, с. 5]. При этом, главный принцип Авиценны как теоретика медицины и как практика врачевания – это принцип детерминизма: «Медицина рассматривает тело человека, поскольку оно здорово или утрачивает здоровье. Познание всякой вещи, если она возникает, достигается и бывает совершенным через познание её причин, если они имеются; поэтому в медицине следует знать причины здоровья и болезни. Причины эти бывают явные, а бывают и скрытые, постигаемые не чувством, а умозаключением на основании проявлений; поэтому в медицине необходимо также знать и явления, которые происходят при здоровье и при болезни. В истинных науках[7] изъяснено, что познание вещи приобретается через познание её причин и начал, если они ей присущи, а если их нет, то через познание её случайных и обязательных существенных признаков» [там же, с. 6].

В этом произведении уникально всё без исключения. Обращает на себя внимание не только фундаментальность и глубина содержания, но и стиль подачи материала – системность указаний и наставлений определяет его целостность, что выгодно отличает этот труд от сочинений предшественников, лишённых монолитности Канона: «От греков мы имеем, – пишет Г. Лей, – лишь сборники, фрагменты, компиляции. “Канон” – произведение, отлитое из одного куска» [15, с. 16].

Современные авторы А. Иванов и Н. Латыпов (2018), работавшие над переводом Канона, обратили внимание на поразительное сходство писательского стиля Авиценны и стиля подачи материала другим гениальным автором – И. Кеплером, который (по G.  Holton) «позволяет себе быть настолько очарованным красотой и многообразием мира в целом, что уже не может постоянно ограничивать своё внимание только теми проблемами, которые действительно могут быть решены… Обладая богатым воображением он часто проводит аналогии из жизни – удивительные или самые обычные» [25, p. 18]. Эти слова в полной мере «можно отнести и к Авиценне, который время от времени проводит интересные сравнения из жизни, даже порой немного поэтизируя повествование» [13], а порой отсылает читателя и к воспоминаниям своего детства, и к результатам самонаблюдения и самоанализа.

Такие особенности стиля не только подогревают живой интерес читателя и благотворно влияют на освоение материала, но и заставляют читателя ставить себе вопросы, задумываться и размышлять. Именно этим последним труды истинного мыслителя отличаются от сочинений множества других авторов, прочитав которые тут же забываешь не только о том, о чём же ты читал, но и об имени этого автора. Кроме того такое чтиво очень вредит духовному и нравственному здоровью. Вновь на память приходят слова Микеланджело Буонарроти о том, что лучше читать Авиценну и Галена, чем кого-либо другого… И эти слова великого художника и скульптора эпохи итальянского Возрождения применимы на только к Авиценне, но и вообще к любому гениальному автору-мыслителю, чтение которых духовно облагораживает человека.

 

Нравственная философия в трудах Авиценны

 

Значительный вклад Авиценна внёс в развитие этики, основы которой изложены в его трактатах: «Об этике» («ар-Рисала фи-л-ахлак»), «Благочестие и грех» («Ал-Бирр ва-л-исм»), «Наука об этике» («Илм ал-ахлак»), а также представлены некоторыми экскурсами на эту тему в «Книге исцеления» («Китаб баш-Шифа»). Как следует из названных сочинений, человек по природе наделён стремлением к благу, в идеале – к Абсолютному высшему благу; поэтому главная жизненная и нравственная задача человека в его непрекращающемся совершенствовании и познании необходимо-сущего – Истины – Бога, который по Авиценне, есть совершеннейшее нравственное совершенство. И потому, «Бог, как существо нравственно совершенное становится олицетворённым законом нравственности» [20, с.11-12], и, соответственно, конечной целью духовного развития человека.

В своей нравственной философии Ибн Сина выступает не только как проницательный  теоретик, но и как умудрённый житейским опытом практик. Важную часть творчества Авиценны составляли «импровизированные уроки нравственности», которые можно встретить не только собственно в произведениях, посвящённых этике, но и других его философских и медицинских трудах. При этом мыслитель выстраивает «образ личности» человека, обращаясь к его поступкам и его отношению к жизненным ценностям. Замечательный пример такого урока нравственности, выстроенного в форме диалектического диалога, мы встречаем в его трактате  «Фирузнома»:

 

Спросил: Что лучше всего делать в молодости, а что – под старость?

Сказал: В молодости приобретать знания, а в старости их применять.

Спросил: Что унижает человека перед людьми?

Сказал: Рассказ о своих способностях.

Спросил: От чего зависит успех в делах – от упорства нашего или предопределения судьбы?

Сказал: Упорство наше – есть причина предопределения.

Спросил: Кто самый щедрый?

Сказал: Тот, кто, одарив кого-то, радуется.

Спросил: Может ли добродетель превратиться в порок?

Сказал: Когда, совершив добро, упрекают.

Спросил: Что украшает знания?

Сказал: Правдивость.

Спросил: Какой порок самый вредный?

Сказал: Тот, что скрыт.

Спросил: Какое время в жизни считается потерянным?

Сказал: То, когда человек мог совершить добро, но не совершил его.

Спросил: Какое повеление нельзя оставить без внимания?

Сказал: Повеление сердца, мудрецов и родителей.

Спросил: Что это за такие семена, которые сеешь в одном месте, а собираешь в других местах?

Сказал: Это добро, которое делаешь добрым и разумным людям.

Спросил: Кто в этом мире самый несчастный?

Сказал: Нищий духом.

Спросил: Что следует делать, чтобы избежать помощи врача?

Сказал: Мало есть и меньше говорить, спать в меру и не общаться с каждым.

Спросил: Кто самый мудрый среди людей?

Сказал: Тот, кто много знает и мало говорит.

Спросил: С чем связана неудача?

Сказал: С поспешностью.

Спросил: Что губит благородство?

Сказал: Жадность.

Спросил: Что лучше всего в этом мире?

Сказал: Скромность без унижения, великодушие не из-за награды.

Спросил: Что составляет основу скромности?

Сказал: Чистосердечность, уступить место людям моложе себя и ровесникам и отказаться от лицемерия.

Спросил: От каких недостатков нельзя избавиться, хотя вначале они кажутся незначительными?

Сказал: Шутовство, сквернословие и безалаберное отношение к делам.

Спросил: Что дает добрую жизнь?

Сказал: Три вещи – воздержанность, терпение и непритязательность.

Спросил: Кто в этом мире самый чуждый?

Сказал: Невежда.

Спросил: Отчего возникает раскаянье у мудрецов?

Сказал: От поспешности в работе.

Спросил: Есть ли такая вещь, которую мы никогда сполна не сможем обрести?

Сказал: Их четыре – здоровье, правда, счастье и искренний друг [6, с. 172-177].

 

 «Трактат о любви»

 

В творческом наследии Авиценны обращает на себя внимание такое исключительно оригинальное произведение, как «Трактат о любви», где мыслитель представляет любовь как естественный и необходимый порядок бытия любой «индивидуальной субстанции», тем самым придавая любви онтологический смысл. Автор рассматривает любовь как всеобщий принцип, проистекающий из «индивидуальной субстанции Чистого Блага». И, соответственно, наделяет любовью «каждую индивидуальную субстанцию», «неживые простые субстанции», все существующие вещи, «животные субстанции», «божественные души». Именно благодаря человеческой любви происходит восхождение души до уровня божественной любви и происходит единение человека с божеством. Причём, на противоположном от любви полюсе Авиценна размещает «всякое зло», проистекающее и, соответственно, связанное «с первоматерией и небытием» [22, с. 48].

В «Трактате о любви» Ибн Сина впервые представляет стройную картину мира не через эманацию, а через концепцию теофаний – «самопроявлений божественного начала» [19, с. 65]: «Бог через Любовь к человеку проявляет свою великую Красоту, человек же через Любовь к Красоте поднимается самосовершенствованием до единения с Богом» [21, с. 401]. Ибн Сина рассматривает любовь «…в качестве космического феномена, пронизывающего собой всё пространство мироздания: все эти природные и космические субстанции, от образованных из первичных элементов до высших субстанций абсолютного духа, – все они в какой-то мере сопричастны воздействию любви» [18, с. 44].

С точки зрения американского учёного А. Деноми (1947) мистическая философия Ибн Сины, изложенная им в «Трактате о любви» оказала своё влияние на поэзию европейских трубадуров, а через них на Данте. В свою очередь, немецкий учёный Г. фон Грюнебаум считает огромным философским открытием Ибн Сины установление им иерархической гармонии высших и низших частей души. «Нравственный долг Ибн Сины, – пишет фон Грюнебаум, – не подавление низших (животных) частей души, а слияние их с высшими в борьбе души за своё высшее совершенство» [цит. по 21, с. 402]. А источником указанного восхождения души от низших ступеней к ступеням высшим является ни что иное, как любовь.

Первый раздел Трактата, озаглавленный «О силе любви, текущей в каждой индивидуальной субстанции», посвящён обоснованию следующего тезиса произведения, сформулированном автором уже в  первом абзаце: «…истинные существующие вещи являются либо такими, которые предрасположены к крайнему совершенству, либо такими, которые можно характеризовать как колеблющиеся между недостатком, чем либо вызванным, и совершенством, существующим от природы. Стало быть, существующие вещи в совокупности своей не свободны от некоей связи с совершенством, и их связь с ним сопровождается врождённой любовью и вожделением того, что может соединить его с его совершенством» [22, с. 48].

Выводом из первого раздела трактата звучат следующие слова автора: «…у всех существующих вещей либо любовь является причиной их бытия, либо любовь и бытие в них тождественны. Очевидно, следовательно, что ни одна индивидуальная субстанция не лишена любви...» [там же, с. 50]. Поскольку, по Авиценне, любовь есть всеобщий принцип определяющий существование, постольку бытие любой вещи невозможно в отсутствии любви. Это и есть главная идея мыслителя, которую он последовательно проводит через весь свой означенный труд.

Можно сожалеть, что Авиценна в то своё время ещё не мог знать закона всемирного тяготения, открытого Ньютоном, ведь этот закон, если хорошенько вдуматься, с точки зрения учения Авиценны о любви, мог бы служить не просто весомым аргументом, но и настоящим натурфилософским доказательством в пользу правомерности всех тех представлений о любви, которые великий мыслитель и провидец высказывал в своём «Трактате о любви». Ведь Ибн Сина, по сути, рассматривает любовь как взаимное притяжение, тяготение: «…все существующие вещи, управляемые высшим принципом, обладают естественным вожделением и врождённой любовью» [там же, с. 48].

В целом, рассуждения Авиценны в «Трактате о любви» можно подытожить следующим образом: всё существующее обладает любовью, исходящей из высшего, вершинного, божественного порядка бытия, причём, даже самое низшее из существующего, закономерно, посредством любви, стремится к совершенству. «Каждая индивидуальная субстанция, – настаивает Авиценна, – управляемая [Аллахом], от природы стремится  к своему совершенству» [там же, с. 47], причём, без любви любая вещь проваливается в небытие, с которым связано «всякое зло».

Для Авиценны понятия добра и зла не только  выражают нравственно-этические взаимоотношения индивидов. Наш мыслитель рассматривает категории добра и зла в онтологическом смысле, отождествляя добро с бытием, существованием, а зло – с небытием: «…основа зла есть небытие» [2, с. 167]. Если добро для Авиценны – это то, что достигает особого совершенства и связано с естественным порядком бытия, то зло – это то, что «достигло крайности недостатка», диаметрально противоположного совершенству, и «имеет своей целью достижение абсолютного небытия и исчерпание всех своих связей» [22, с. 48].

Таким образом, любовь, по Авиценне, освещена светом божественной благодати, она обеспечивает  целостность бытия всем живым существам и неживым предметам и является врождённым источником духовного стремления человека к совершенству. Говоря иначе, любовь выступает у Авиценны в качестве всеобщего принципа,  универсальной идеи, имеющей источником «необходимо-сущее», то есть Бога.

 

Эпитафия

 

Опираясь на Жизнеописание Ибн Сины, оставленное Джузджани, и на другие исторические источники [9], последние годы жизни Ибн Сины видятся следующим образом. В 1030 г. Абу Сахл Хамадуни – наместник султана Масуда Газневидского напал на город Исфахан, захватил его и подверг ограблению, «…воины разграбили имущество аш-Шейха», уничтожив при этом многие произведения, трактаты и воспоминания мыслителя. Сам же Ибн Сина вместе с Ала ад-Даулой бежал из Исфахана. Оставшуюся жизнь Ибн Сина находился при Ала ад-Даула и повсюду сопровождал его. «…Ала-уд-Даула отправился в Хамадан и аш-Шейх поехал с ним. В пути возвратилась к нему болезнь, так что, он уже знал, что силы его истощились и, что их не хватит ему для устранения болезни. Он перестал заниматься своим лечением и стал поговаривать: ”Тот, кто управлял моим телом, стал бессилен управлять им, и теперь лечение не принесёт пользы”. В таком (состоянии) он пребывал ещё несколько дней, а затем перенёсся к господу своему» [1, с. 66]. Это случилось в день Пятницы первой недели рамазана 428 года (24 июня 1037 г.).

«Всё, что было у него… он раздал бедным, отпустил своих рабов на свободу и, как сообщают источники, умирая в полном сознании, прочёл стихи:

 

Мы умираем и с собой уносим лишь одно:

Сознание, что мы ничего не узнали» [17, с. XXVI].

 

Народное предание гласит, что почувствовав приближение смерти, Ибн Сина решил сразиться с нею. Он приготовил сорок особых снадобий в сорока особых сосудах и, призвав своего ученика, повелел ему испытать их на своём бездыханном теле, взяв с ученика слово, что тот применит все эти снадобья в строгой последовательности.

Когда Ибн Сина умер, ученик приступил к исполнению воли учителя. Каждое из лекарств имело чудесное действие, ясно видимое в изменениях, которые они производили на теле умершего. Постепенно, после применения каждого из снадобий, тело Ибн Сины теряло старческую дряблость, молодело, приобретало живительную гибкость.

Ученику осталось применить лишь последнее лекарство. Но изменения, которые происходили на его глазах, – превращение старческого тела в тело прекрасного юноши, – показались ученику столь чудесными и необычными, столь поразили и взволновали его, что он не смог справиться с охватившим его волнением. Последний сосуд с чудесным составом выскользнул из рук ученика и разбился…

Однако, сосуд мудрости, наполняемый мыслителем в течение всей его бурной до необычности творческой жизни, остаётся таким же чистым и благоуханным и до сего дня сохраняет свою неувядающую жизненную свежесть…

 

Список литературы

 

  1. Абу Али ибн Сина. Жизнеописание // Абу Али ибн Сина. Избранные произведения: т. I. – Душанбе: Ирфон, 1980. – С.55-66.
  2. Абу Али Ибн Сина. Избранные произведения. Том первый. – Душанбе: Издательство «Ирфон», 1980.
  3. Абу Али Ибн Сина. Избранные философские труды. – М.: Издательство «Наука», 1980.
  4. Абу Али ибн Сина (Авиценна). Канон врачебной науки. Книга I.– Ташкент: Издательство Академии наук Узбекской ССР, 1954.
  5. Абу Али ибн Сина. Об образовании гор и минералов // Избранные произведения мыслителей стран Ближнего и Среднего Востока IX-XIV вв. М.: Изд. Социально-экономической литературы, 1961.
  6. Абу Али Ибн Сина. Фирузнома // Нуралиев Ю. Медицинские трактаты Авиценны. – Душанбе, 1982. – С.172–177.
  7. Баратов М.Б. Великий учёный-энциклопедист и мыслитель Востока // Общественные науки в Узбекистане. – 1979. – № 2. – С.23-29.
  8. Болтаев М.Н. Абу Али ибн Сина – великий мыслитель, учёный энциклопедист средневекового Востока. – М.: Сампо, 2002. – 400 с.
  9. Гавхарит Худжатул-хакк, Тегеран,1954.
  10. Грибоедов А.С. Избранное. – М.: «Художественная литература», 1978.
  11. Грибоедов в воспоминаниях современников. М.: «Художественная литература», 1929.
  12. Ибн Сина. Избранное: Пер с арабского и таджикско-персидского. – Ташкент: Изд. ЦК КП Узбекистана, 1981. – 112 с.
  13. Иванов А., Латыпов Н. Авиценна. Канон биохакинга. – М.: ООО «Издательство АСТ», 2018.
  14. Кедров Б. М. О теории научного открытия // Научное творчество / Под ред: С.Р. Микулинского, М.Г. Ярошевского. – М.: Издательство «НАУКА», 1969. – С.23-94.
  15. Лей Г. Очерки истории средневекового материализма. М., 1962.
  16. Монтгомери Уотт У. Влияние ислама на средневековую Европу. – М.: Издательство «Наука», 1976.
  17. Петров Б.Д. Ибн Сина – творец «Канона» // Абу Али ибн Сина. (Авиценна). Канон врачебной науки. Кн. 1. – Ташкент: Издательство Академии наук Узбекской ССР, 1954. – С.XI.
  18. Рахимов М.Х. Антропология Абу Али ибн Сины (Авиценны). Автореф. дисс. на соиск. уч. ст. доктора философских наук (09.00.03 – история философии). – Душанбе: Тадж. гос. мед. университет, 2005. – 50 с.
  19. Сагадеев А.В. Ибн-Сина (Авиценна). М. «Наука», 1980.
  20. Садыков Р.Г. Человек и мир в философии Ибн Сины. СПб., 2000.
  21. Салдадзе Л.Г. Ибн Сина (Авиценна): Страницы великой жизни. – Ташкент: Изд-во лит. и искусства, 1985. – 464 с.
  22. Серебряков С.Б. Трактат ибн Сины (Авиценны) о любви. – Тбилиси: Мецниереба, 1976.
  23. Чернов С.В. История гениальности в России. Книга первая: Университет всея Руси. – М.: Издательство Института Непрерывного Профессионального образования, 2017. – 422 с. – (Серия «Ломоносовский проект»).
  24. Шопенгауэр А. Собрание сочинений: В 6 т. Т. 6: Из рукописного наследия / Пер. с нем.; Под ред. А. Чанышева. – М.: ТЕРРА – Книжный клуб; Республика, 2001. – 352 с.
  25. Holton G. Thematic Origins of Scientific Thought. Kepler to Einstein. Cambridge, Mass., 1973.

 

[1]Фараджан – крепость в Хамадане, где Ибн Сина в течении 4-х месяцев находился в заключении.

[2]Дошедшее до настоящего времени Жизнеописание Абу Али ибн Сины состоит из двух частей. Свою автобиографию до 30-тилетнего возраста, которая составляет первую часть Жизнеописания, Ибн Сина составил сам лично. Дальнейшее его жизнеописание продолжил его ученик Абу Убайд ал-Шейхаурраиса, который оставался при учителе до самой его смерти. Вот что об этом пишет сам ученик: «Это то, что поведал мне аш-Шейх своими устами, а далее я сам лично наблюдал его жизнь» [1, с.60].

[3]Об этом есть сведения в воспоминаниях Ф. В. Булгарина: «Вот каким образом родилась эта комедия. Будучи в Персии, в 1821 г., Грибоедов мечтал о Петербурге, о Москве, о своих друзьях, родных, знакомых, о театре, который он любил страстно, и об артистах. Он лёг спать в киоске, в саду, и видел сон, представивший ему любезное отечество, со всем, что осталось в нём милого для сердца. Ему снилось, что он в кругу друзей рассказывает о плане комедии, будто им написанной, и даже читает некоторые места из оной. Пробудившись, Грибоедов берёт карандаш, бежит в сад и в ту же ночь начертывает план «Горя от ума» и сочиняет несколько сцен первого акта…» [11, с. 26-27].

[4] Полигистор (греч.отpolys, многие и history, знающий) – знающий многие науки.

[5] Через несколько столетий после Авиценны этот факт привлёк внимание Леонардо да Винчи и заставил последнего прийти к тем же самым выводам.

[6] Возможный перевод: «Некоторые положения философии озарения».

[7] Т.е., науках философских.

Источник: Чернов С. В.  Образ личности гения. Искатели совершенства. Часть III: Авиценна  //  Философская школа. – № 9. – 2019.  – С. 87–101. DOI.: 10.24411/2541-7673-2019-10932