Аннотация. Евангельские темы пронизывают всю русскую поэзию чуть ли не с момента Крещения Руси. Со временем философское значение Учения Христа только возрастает. В настоящей работе известного московского поэта и философа Михаила Пластова представлено философско-поэтическое осмысление Евангельских сюжетов.
Ключевые слова: Иисус Христос, благая весть, синедрион, Понтий Пилат, Никодим, Иоанн Креститель, Иосиф, вера, истина, распятие.
I
ПОСЛАНИЕ АГЕНТА-ЛЕГАТА
НАЧАЛЬНИКУ ТАЙНОЙ СТРАЖИ
На Ваш запрос о слухах в Самарии,
Докладываю Вам, почтенный игемнон,
Что слух идёт об Анне и Марии,
Но, что пока не подтвердился он.
Что, будучи послушницей и девой,
Ребёнка без мужчины зачала.
Небось, всё врут, и бегала налево,
Иначе очень странные дела.
К тому младенцу якобы волхвы
Пришли и принесли дары в подарок,
Ну, это ясно, чистый плод молвы,
Хоть в описаньях жизненен и ярок.
Да, кстати, ещё слух, что Сименон,
Глубокий старец и раввин из храма
Лет триста жил, не умирал упрямо,
Но лишь младенца взял на бремена,
Тот час скончался, но пока не ясно,
Младенца в том заслуга, иль вина.
Не стану обвинять его напрасно.
Да, говорят, какой-то Иоанн,
Похоже, что смутьян, стоит на мели.
Нашел, сектант, спасение в воде.
Пока что безобиден, знает где
Суть истины, невиданной до селе.
Зачем зовёт туда, где нет пока дороги,
Нехоженым путём, сплошною целиной?
Куда его несут мозги, душа и ноги?
Небось, дурной, слепой или больной.
О чём он всем твердит? Что говорит? Простите,
О том, что все грехи отмоет Иордан.
Кричит: « Я – Иоанн!», покайтесь я – Креститель.
Дождётся, на кресте окажется, болван.
Таких как он полно. Оборваны и строги
Они в пустыне жизнь отшельников ведут,
О будущем твердят – еврейские пророки,
Плоть умерщвляют и мессии ждут.
А кто такой, кого и день, и ночь, он хвалит?
А кто такой кому он расчищает путь?
Тот, кого Дух Святой и Ангелы призвали
Святым огнём крестить души греховной путь?
Он говорит, что грешный недостоин
С Его сандалий пыль стереть рукой,
Что Тот прекрасен, праведен и строен,
Что Он как мы и всё же не такой…
Да, мало ли чего твердят в народе.
Темны, бедны, забиты и глупы.
Докладываю всё, но не престало вроде,
Нам верить измышлениям толпы.
II
РАССКАЗ РИМСКОГО ЛЕГИОНЕРА
СЕСТРЕ КЛАВДИИ
Что Клавдия? Соскучилась сестрёнка?
Увидеться не чаял я уже.
Быть воином – плохая работёнка,
Уйдёшь босым, вернёшься неглиже.
Если вернёшься. В этой Иудее
Зарезать могут запросто. На раз.
Пыль, грязь, жара…
Насквозь весь пропотеешь,
Пока прохлады ждёшь в вечерний час.
Народ тупой, одни фанаты веры.
Всё чересчур. Ни в чём не знают меры…
Но нам то что. Знай, делай, что прикажут.
А закобенишься, так тотчас же накажут.
Хотя приказы странные порой.
С центурионом как-то, за горой
Нам приказали охранять могилу,
Верней пещеру или же чертог,
Где возлежал, представь, распятый Бог,
Верней, их еретик, которого распяли,
А мы стояли, сторожили вход.
Чтоб тело из пещеры не украли.
Ты б видела. Ну, просто ухохот
Там камень был привален вместо двери,
Чтоб разом тело не погрызли звери.
Так этот камень, трое молодцов
Пытались сдвинуть, взялись с трёх концов
И, как гранат их покраснели лица,
А камень не изволил шевелиться.
Так вот, центурион принял на грудь,
Чтоб на посту случайно не заснуть.
Сидел себе и тихо напевал,
Как вдруг такое, сразу наповал:
Два призрака, белее облаков
И с крыльями огромными с боков,
Словно пушинку камень отвалили.
Зашли в пещеру и заговорили.
Мы слышали лишь тихий, ровный гул.
Хотел я, было крикнуть: «Караул!»,
Как света столп, пронзая склон горы
Пробил над нами будто две дыры
Светящихся, средь черноты небес,
Вдруг вспыхнул контур, а потом исчез.
– Ни слова, никому, – сказал центурион.
– Привалим камень и загладим склон.
Когда бы, кто б и чтоб об этом ни узнал,
Нам с вами светит римский трибунал.
Кто нам поверит? Правду им скажи!
И ясно – эта правда, хуже лжи.
Объявят, будто мы сошли с ума,
А там тюрьма, ну а потом сума.
Так знай, сестрёнка, я хоть сам там был,
Но ничего тебе не говорил!
III
МОНОЛОГ МОГИЛЬЩИКА
ПОНТИЯ ПИЛАТА
Клянусь Юпитером, глупей не знаю доли,
Чем главным быть над теми, кто в неволе.
Всесильным прокуратором тех мест,
Где ненавидят все тебя окрест.
Израиль, Иудея, Самария.
Предупреждали, знали, говорили…
Нет, он, из всех утех, любил лишь власть
И получил… Навластвовался всласть…
Понтийский всадник с золотым копьём,
Друг Цезаря, с ним часто пил вдвоём.
Врагов Империи он распинал без счёту.
Разгневал небеса, превысил квоту.
Принёс бы в жертву голубя богине,
Глядишь, ан жил бы в Риме и доныне.
Совсем чужой страны обычай был,
Когда он руки пред толпой омыл.
А толку что? Когда его ладони
Пометил, привезённый из тех мест,
Кровавый и не излечимый крест.
Шарахались от тех ладоней кони.
Забросил всё, был мрачен и уныл,
И сам себя, в конце концов, сгубил.
Теперь его земля не принимает.
Сенат и тот никак не понимает,
Что происходит? Наломали дров.
Едва гроб в Тибр с Пилатом опустили,
Дожди, как из ведра, так долго лили,
Что вышел бедный Тибр из берегов!
Всё затопило: термы и дворцы,
Мне поручили римские Отцы-
Сенаторы, чтоб я, простой легат,
Проконсулом вошёл в Большой Сенат,
Лишь для того, чтоб волею Сената
Хоть как-нибудь похоронить Пилата.
Шесть раз мы зарывали гроб, топили,
Напрасными усилья наши были.
От череды несчастий всё темнело,
Земля не принимала его тело.
Свинцовый гроб я заказал в Милане.
В предгорьях Альп, весною, утром ранним,
Мы затопили гроб, и в озере тогда
В кровавый цвет окрасилась вода…
Вот так я чудом избежал ареста
За саботаж ужасных похорон,
И навсегда запомнил это место:
Пилата, наконец, принял Харон,
И перевёз убийцу через Лету,
А местные, немного ближе к лету,
От мест захоронения удрали,
А гору ту « Пилатосом» назвали,
Где озеро, и « Проклятой Землёй».
И до сих пор рассказывают сказки,
Что там нельзя быть рядом без опаски,
Где гроб на дне, и где волшебник злой.
Эх, что за жизнь? Один неверный шаг
И вот ты всему миру злейший враг.
IV
МОНОЛОГ ЧЛЕНА СЕНЕДРИОНА
НИКОДИМА О ПОНТИИ ПИЛАТЕ
«Вершитель судеб, демон Иудеи» –
Пустых голов нелепые идеи.
Я ведаю, я чувствую, кто ты,
Любитель несказанной чистоты.
Печальный интриган, рождённый трусом,
С плохою репутацией и вкусом.
О, звуки нежные, они опять слышны,
То Иордан, а в нём вода крещенья.
Ты руки ей омыл, в надежде на прощенье,
Когда Христа невинного губил?
«В пылу страстей судите беспристрастно»
– Не так ли вас учил Аристофан.
Комедиант тебя учил напрасно,
Ты ничего не выучил, профан.
Кто пред тобой стоял? Спаситель мира,
Иль проповедник нищий и босой?
Но точно не смутьян и не задира,
И не поклонник девушки с косой.
На цезаря готовя покушенье,
Ты видел в нём своих проблем решенье.
Но точно также главный раввинат,
В нём видел, и мечтать о том не смея,
Израиля спасенье, Иудеи,
А римской власти гибель и закат.
О! Как он вас подвёл, любители всевластья,
Когда, вдруг, в довершении всего
Спокойно отказался от участья,
Сказав, что не от мира власть его.
Он оказался слишком независим,
Опасен вам, народу ненавистен.
Как? Мертвых воскрешать, вселяя страх,
И не желать повергнуть римлян в прах.
Эх, глупая толпа, безмозглые бараны.
Вам только посули, вам только подмигни.
Готовы вы кричать ему: « Осанна!»
А через пару дней: « Распни его, распни!»
Ох, зря ликуешь ты бандит прощенный,
Что Он, невинный, за тебя – на крест.
Вот тьма от тьмы сожженных миллионов
Затменьем расползается окрест.
Душа черна, что руки мыть напрасно.
Они решили, так тому и быть.
Вам ясно всё. Мне ничего не ясно.
И всё простить, не значит позабыть.
V
МОНОЛОГ СЛЕПОГО,
ПРОЗРЕВШЕГО ПО ХРИСТОВОЙ МИЛОСТИ
Во тьме рождённый, видящий лишь тьму,
Живущий то на звук, а то на ощупь,
Вот сострадатель горю моему…
Друг по несчастью, если молвить проще.
Его я не забыл, не разлюбил.
Расцвет так помнит о прошедшей ночи.
Он слеп доныне. Я когда-то был.
Когда? Считай всегда, до той поры,
Как шум толпы в тени у синагоги,
Заставил распрямиться мои ноги,
Направить наугад свои стопы.
Я помню, как мой юный поводырь
Мне рассказал, что чудеса бывают,
Убогие вкус к жизни обретают,
И всё по слову, что сказал Иисус .
Я шел, как завороженный навстречу
Столпу-столбу из нежного тепла,
Не зная, что скажу и что отвечу.
Я шел, пока душа не замерла.
И подойдя, упал я на колени
В конце такого странного пути
И, вместо просьб, молений, откровений,
Потерянно я выдохнул: « Прости!».
Тут два луча, прямых и раскалённых,
Вошли , как в масло, в пустоту глазниц,
И я услышал голос потаённый:
– Не смей вставать и оставайся ниц.
Со скрежетом во мне перевернулась
Ось страха, что жила в моей судьбе
И благодатной радостью вернулась:
– Грехи твои прощаются тебе.
Что было дальше? Да, что было дальше
Поверьте, не забуду я вовек.
Открыл я веки, не было их раньше,
Передо мной в хитоне человек,
И небосвода синева литая,
И облака, плывущие вдали,
И зелени кустов листва густая,
И тёплое дыхание земли.
И я прозрел, и залечились раны,
И прошлое стряхнул я, словно пыль,
И возопил: « Грядущему осанна!
Вот твой мессия! Слышишь, Израиль!».
VI
МОНОЛОГ ПЕРВОГО АНГЕЛА
СВИДЕТЕЛЯ БЛАГОЙ ВЕСТИ
Два оборванца на пороге храма
Провалами глазниц молили о слезах.
Навеса перекошенная рама,
Разбитого крыла живая драма,
Маячила с мечтой о небесах.
Пылинки на конце луча парили.
Легионер шел пьяный вдоль двора.
Полог жары висел над Самарией
Шестые сутки, с самого утра.
К колодцу шла с кувшинами Мария,
Послушница вчера, Иосифа жена.
Между собой торговки говорили,
Что, хоть стройна, но больно уж юна.
Тут белоснежный голубь прямо с крыши
Спланировал на край её плеча.
Он ворковал о чём-то еле слышно,
Потом взлетел обратно, клекоча.
Мария покраснела , взор потупив,
Как будто была чем-то смущена.
Как будто в чём-то странном и преступном
Её душа была уличена.
Как разобрать, что хорошо, что плохо,
Когда пришло начало всех начал.
Так наступала новая эпоха,
Но этого никто не замечал.
О, как нежданно время повернулось,
И падших братьев завершился пир,
И весть благая в этот мир вернулась
И вновь взалкал спасенья этот мир.
VII
МОНОЛОГ ВТОРОГО АНГЕЛА
СВИДЕТЕЛЯ БЛАГОЙ ВЕСТИ
Ослик шёл, нагруженный мешками,
С прутиком за ним малыш бежал.
У крыльца старик, присев на камень,
В кулаке полсестрия держал.
Вдруг, как будто в мареве сгорая,
Встал пред нею абрис белых крыл
И она сказала: «Адонаи»,
Когда ангел с ней заговорил.
– Ты, Мария, среди жён блаженна,
Сущего услышь небесный глас,
Только ты чиста и совершенна,
Только от тебя родится Спас.
Так без лишней помпы и оваций,
И без криков: « Браво, Ваша честь!»,
Начала вся жизнь кругом меняться,
Ибо в мир пришла Благая Весть.
VIII
РАЗГОВОР ДУШИ ИОАННА КРЕСТИТЕЛЯ
С СОБСТВЕННОЙ ОТРУБЛЕННОЙ ГОЛОВОЙ,
ЛЕЖАЩЕЙ НА БЛЮДЕ
– По воле глупой танцовщицы
Лежать на блюде твой удел,
А я лечу свободной птицей.
Забрать лукавый не посмел
Весь мой простор в свои границы.
Крещения я раньше ждал,
Но ныне жду я воскрешения,
Того, кто аду есть отмщение,
Того, кто смертью смерть попрал.
Прости меня, не уберёг
Размах кудрей и взор орлиный
И твои ранние седины
Палач безжалостный отсёк.
Глупцы, что ждали смерть мою,
В руках врага марионетки,
Погрязли в похоти их предки,
А я перед тобой стою
И говорю: « Ты претерпи.
Мучения не бесконечны
И мы воскреснем к жизни вечной,
Что есть великий дар любви».
– Прощай, целую лоб твой хладный,
А мне пора на небеса,
Чей свет блаженный, свет громадный
Уже слепит мои глаза.
IX
ДИАЛОГИ ЧЛЕНОВ СЕНЕДРИОНА
ИОСИФА АРИМАФЕЙСКОГО И НИКОДИМА:
в ночь перед казнью Спасителя в доме Иосифа
ИОСИФ
Единый Бог в завете Авраама,
Чтоб стал он мужем женщины земной?
Душа болит от ереси такой
И сын единородный — это драма.
Признать его, приняв все чудеса,
Или распять, закрыв на всё глаза?
Ужели Каиафа выбрал зло?
От ненависти бедного трясло.
Но чувствует душа, прав Иисус.
Мессия он — вот я чего боюсь.
НИКОДИМ
Одно и тоже ты твердишь опять,
А сам не стал мешать Синедриону
Из терниев вручить Христу корону
И порешить невинного распять.
Кричали все: « Он — враг, он — враг Сиону!
Он отбирает нашу благодать!».
ИОСИФ
Мы оба исповедовали тайно,
Но только я с ним ночью говорил.
Явление Христа необычайно.
Сказал бы Ангел, но не видно крыл.
НИКОДИМ
Он мне напомнил то, что Моисеем
В пустыне вознесён был медный Змей
Тот в ком сомнения был яд посеян,
Был светом поражен от тех лучей,
Что исходили из змеиных глаз…
Мне кажется, что Змей глядит на нас.
ИОСИФ
Змей змеем, ну а он то тут причём?
Кого способен он убить лучом?
НИКОДИМ
Но говорят, что упадёт проклятье,
На тех, кто возведёт его распятье.
Жизнь вечная даруется тому,
Кто веруя, поклонится ему.
ИОСИФ
Ты говоришь, а в сердце моём страх.
Как вышло так, что наш Господь нам враг?
НИКОДИМ
До лучших дней свой пыл побереги.
Он милостлив, а мы себе враги.
Бог, иль не Бог, но сделай одолженье
И прояви к Исусу уважанье,
Что он мессия и что он пророк
Ты сам мне говорил и видеть мог..
Отдай ему свой гроб, возьмись за дело
И у Пилата попытайся взять,
Хотя бы разрешение снять тело.
Да, снять с креста, омыть и спеленать,
А я возьму у сотника арбу
И съезжу на базар за миртом и елеем,
Чтобы омыть покойника в гробу,
А то мы все клянём свою судьбу,
Живых не любим, мёртвых не жалеем.
ИОСИФ
А что, пожалуй, Никодим,
Пилат мне много раз
В своей приязни клялся
И говорил, что с Римом он растался,
Но в Иудее, здесь, он мне, как брат.
НИКОДИМ
Он – трус и гад. Чего он испугался?
Какой-то Каиафа взбунтовался,
Но будет теперь праведник распят.
X
В НОЧЬ ПОСЛЕ КАЗНИ СПАСИТЕЛЯ
В ДОМЕ НИКОДИМА
ИОСИФ
Вторую ночь я не могу уснуть.
Он говорил, что Он и смысл , и путь.
Так в чём же смысл, раз нет его в живых?
Где путь того, кто навсегда затих?
Вот чаша на столе, в ней кровь Его,
Когда б обычным было естество,
Она б давно свернулась и застыла…
Всю ночь та кровь светилась и бурлила.
НИКОДИМ
Смотрю я на неё, глазам своим не верю.
Рассказывал мне Петр про тайную вечерю.
Там Назарей друзьям вино налил.
– Вот кровь моя , - при этом говорил,
– Что я пролью за ваше воскресение.
Она залогом вашего спасения.
ИОСИФ
Да! Кровь – вино, а плотью будет хлеб,
А домом был ему, когда родился, хлев.
НИКОДИМ
Хлеб и вино изменит Дух Святой.
Ты усомнился? Не спеши. Постой.
С тобой нам не понятны, до поры,
Его судьбы священные дары.
ИОСИФ
О чём тут говорить? Ведь неспроста
Один я оказался у креста.
Где были все Апостолы? Куда
Ученики попрятались от страха?
Им помогла священная вода
Крещения? Их испугала плаха.
А если честно, мне друзья не врут,
Боюсь, нас на рассвете заберут.
Куда? Туда в тюрьму Синедриона.
И как Его убьют, замучают, распнут.
Да, мы иначе чтим закон Сиона.
НИКОДИМ
Стыдись Иосиф, как ты думать мог,
Что в трудный час тебя оставит Бог.
Он может то, что нам и не приснится,
Он нас похитит из любой темницы.
ИОСИФ
А если нет?
НИКОДИМ
А если нет, ну что ж,
Ты за него тогда на смерть пойдёшь.
И, как и Он, врагам моля прощенье,
Заплатишь своей жизнью за спасенье.
ИОСИФ
Он отдал жизнь за нас и в тот же час
Страдания Его и благородство
Затмили все грехи и все уродства
И мукою своею он нас спас!
Источник: Пекелис М. А. (Михаил Пластов). Иерусалимские списки: Исторические фантазии на Евангельские сюжеты // Философская школа. 2017, №1. . 73-83.