Содержание материала

I

Я избегаю зла, ибо оно противоречит моей природе и отклонило бы меня от пути познания и любви к Богу.
Бенедикт Спиноза

Генрих Гейне, который был не только выдающимся поэтом, но и немало понимал в философии, однажды очень верно заметил: «Все наши новейшие философы, быть может, не отдавая себе в том отчёта, смотрят сквозь очки, отшлифованные Барухом Спинозой». Изучая жизнь, творчество и философию Спинозы, мы приходим к глубокому убеждению, что редко у кого другого можно увидеть такую же целостность личности, в которой мыслитель и человек составляли бы такое абсолютное и фатальное единство. Действительно весь строй своей жизни Бенедикт Спиноза организовывал исключительно с опорой на свою философию, а свою философию, соответственно, выводил из строя своей жизни и исключительно с опорой на собственный духовный опыт. Если немного поразмыслить, то мы поймём всю уникальность личности Спинозы, даже в сравнении с другими выдающимися мыслителями. А вот и пример. Усовершенствование разума, о котором Спиноза писал в своём одноимённом трактате, он видит в применении соответствующего метода, который при этом должен дать следующие результаты: «Во первых, отличить истинную идею от всех прочих восприятий и ограждать от них дух. Во вторых, сообщить правила, по которым неизвестные вещи воспринимались бы сообразно с указанной нормой. В третьих (и последних), установить порядок, чтобы мы не утомлялись над бесполезным. Узнав этот метод, мы увидели, в четвёртых, что совершеннейшим этот метод будет тогда, когда мы будем обладать идеей совершеннейшего существа. Поэтому вначале надо будет наиболее заботиться о том, чтобы как можно скорее прийти к познанию такого существа»4.

И вот эту самую идею совершеннейшего существа Спиноза, безусловно, прилаживает к своей жизни, прилагает к себе, согласует её с собственным миросозерцанием, – он живёт и действует в соответствии с этой идеей, черпая опять же все необходимые жизненные решения и поступки из своего собственного духовного опыта и из своей собственной философии, со всеми вытекающими отсюда последствиями, за которые он всегда брал всю ответственность и полагался только на самого себя. Этим, на наш взгляд, и объясняются многие из его поступков, величие характера и поразительная духовная отвага, которые не отмечал у Спинозы редко какой из исследователей его жизни и творчества. Поразительно ещё и то, что философская система Спинозы оценивается прямо диаметрально, так, например, для Фридриха Новалиса Спиноза был никем иным, как «человеком, упоённым Богом», тогда как известный богоборец Миней Губельман (Е. М. Ярославский) делает Спинозу знаменем воинствующего атеизма и богоборчества5. Можно по разному относиться к философии Бенедикта Спинозы, можно называть его философию пантеистической и механистической, как это делали и продолжают делать многие историки философии, можно жёстко критически подходить к его попыткам объяснить этику геометрическим методом, можно упорно выискивать многочисленные «недостатки» в его «Богословско-политическом трактате»*, можно обвинять его в атеизме и даже в богоборчестве, как это с равным успехом делали и иудейские раввины и христианские теологи второй половины XVII и начала XVIII веков, но при этом невозможно без глубокого уважения относиться к мужеству и стойкости Спинозы, которого жизнь неоднократно и жёстко подвергала суровым испытаниям.

Здесь мы рассмотрим именно те события из жизни нашего философа, которые впоследствии подвигли Фридриха Ницше назвать Бенедикта Спинозу «самым чистым мыслителем», и которые заставили Вильгельма Виндельбанда написать о нем следующие проникновенные слова, наполненные искренним восхищением: «Немного найдётся героев человеческой мысли, которые в такой мере, как Спиноза, явились бы неопровержимым доказательством, что нет истинной гениальности и полного расцвета духовных сил без величия характера»6. <…> «…ибо никто ещё, вероятно, за исключением Сократа, не переносил тяжёлый рок неприятности и преследований с меньшим пафосом, чем Спиноза. Кротостью и благостью полна эта жизнь до самой смерти, и отмеченная черта серьёзности проистекает лишь из глубокой правдивости, с которой он наблюдает над игрой жизни: ибо истина есть серьёзность. И к этому выражению серьёзного спокойствия присоединяется ещё один оттенок – это труд; правда не тот труд, который мозолит руки, но самый тяжкий и мучительный труд – работа мысли. Так стоит перед нами эта жизнь мыслителя, вся посвящённая истине, и в этом именно заключается возвышенность её тихого величия. Трудно, говорят, умереть за истину – но ещё труднее жить для неё»7.

Барух Спиноза родился 24 ноября 1632 года в Амстердаме в семье Михаэля д'Эспинозы, который ещё в юности переселился в Голландию вместе с родителями в числе других португальских евреев. Отец Спинозы занимался торговлей и был достаточно состоятельным и уважаемым в своём кругу человеком. Юношей Барух проходил обучение в раввинской школе «Древо жизни», где изучал еврейскую теологию и теософию: «Эту широкую область еврейских богословских наук Спиноза изучал с любознательностью и неутомимым рвением. В 15 лет он… уже вполне владел древнееврейским языком и путём многократного чтения так освоился с Библией и Талмудом и, в силу самостоятельности и размышления, стал таким знатоком, что находил в них трудности и проблемы, которые ему не могли помочь разрешить раввины»8. Духовное и познавательное становление Спинозы всё более приводит его к скептицизму в отношении всеобъемлющей глубины осваиваемых им знаний. Спиноза приходит к убеждению, что ни законодательство Моисея, которое «преследует скорее национальные и политические цели, чем чисто религиозные», ни толкования Писания, ни каббалистические книги не имеют «ничего общего с основательным и ясным знанием». И молодой человек переходит «от еврейского богословия к свободной философии, основанной на трудах Декарта», что, в конечном итоге, приводит к разрыву с синагогой и к его изгнанию как отступника.

Это было первое серьёзное и очень жёсткое испытание, в котором, однако, в полной мере проявился независимый характер Спинозы. Но произошло все это не в один день. Вначале были выслеживание, сбор компрометирующей информации и пристрастный допрос в синагоге с привлечением свидетельских показаний. На этом религиозном допросе Спиноза «объяснился решительно и бесстрашно»9, несмотря на понимание всех роковых последствий, которые могут последовать за его отказом отречься от своих убеждений. А последствия не заставили себя ждать, и вот что об этом сообщает нам Куно Фишер: «Попытка вразумления и угрозы не удалась. Тогда прибегли к другому средству, чтобы удержать за ним если не веру, то, по крайней мере, название верующего иудея и избегнуть скандала. Раввины предложили ему годовое содержание в тысячу гульденов, если он останется иудеем и будет время от времени посещать синагогу. Этот факт несомненен. Спиноза сам неоднократно рассказывал его художнику Ван дер Спику, от которого его слышал Колерус; философ присовокупил, что он никогда бы не принял такого предложения, даже если бы обещанная сумма была в десять раз больше, так как он не лицемер и ищет не денег, а правды.

Таким образом, Спинозу ничем нельзя было заманить, и поэтому среди его верующих единоплеменников всё более распространялось убеждение, что он – человек, вредный для португальской еврейской общины в Амстердаме. Нашёлся фанатик, который признал полезным избавить от него мир. По сообщению Бейля, на Спинозу при выходе из театра напал один еврей и ранил его ножом в лицо. Сам Спиноза иначе рассказывал этот случай своим домохозяевам… Однажды вечером при выходе из старой португальской синагоги, Спиноза заметил, что кто то с кинжалом в руке протискивается к нему; он предусмотрел опасность и избег удара, который только порезал ему платье. Факт, удостоверенный этими свидетельствами, не подлежит сомнению и объясняется из положения вещей»10.

Таким образом, дальнейшее проживание Спинозы в Амстердаме становится небезопасным, и он покидает этот город, разрывая тем самым все связи не только со своими соплеменниками, но и со своими родными и близкими ему людьми. Дальнейшая жизнь Спинозы проходит в одиночестве, а приговор синагоги об отлучении он получил в письменной форме**, ответив посланнику синагоги следующими словами: «Меня принуждают к шагу, которого я сам не делал, только избегая публичного скандала; теперь я с радостью вступаю на открытый мне путь и утешаюсь тем, что ухожу более чистым, чем евреи из Египта, ибо я ничего не отнимаю ни у кого и не осознаю за собой никакой вины»11. «Он перестал теперь быть иудеем и заменил имя Баруха равнозначащим именем Бенедикта»12, – тем именем, под которым теперь весь мир знает выдающегося философа и самобытного мыслителя Бенедикта Спинозу. Он становится во всех отношениях свободным философом, а на жизнь зарабатывает изготовлением и шлифовкой линз, – тем ремеслом, которому он обучился ещё в Амстердаме и в котором достиг высочайшего мастерства.

Иногда поражаешься тому, сколько времени и сил тратят иные люди, чтобы заслужить известность и на какие только ухищрения они не идут ради славы. Но не к такому роду людей относился Бенедикт Спиноза: «Чтобы избавить себя от забот и волнений мира, он сделал независимость и одиночество руководящими принципами своей жизни и ценил обладание досугом более чем все внешние блага. Ничто не могло заставить его преступить границы, в которых он мог сохранить эту свободу»13. Две главных силы человеческих влечений – корыстолюбие и жажда наслаждений не имели для него никакого значения, а по свидетельству как друзей, так и врагов «он был совершенно бескорыстен*** и совершенно непритязателен»14. Философ Бенедикт Спиноза никогда не стремился к научной или какой либо иной известности, но его знают уже в самых разных интеллектуальных кругах, причём, не только у себя в Голландии, но и за рубежом. Он никогда не стремился быть учителем, но у него появляются ученики, которые вначале настоятельно просят его объяснять им тёмные места из философии Декарта, а впоследствии и места из его собственных философских сочинений. Он никогда не желал быть известным во властных структурах и политических кругах, но сами политики узнают о его существовании и проявляют к нему исключительный интерес. Поистине удивительным человеком был этот Бенедикт Спиноза.

В 1673 году Спиноза получает предложение занять кафедру в Гейдельбергском университете, о чём свидетельствует письмо от Людвига Фабрициуса, профессора названного университета и советника Курфюрста Карла Людвига Пфальцского, – просвещённого монарха, который решил привлечь гаагского философа к преподаванию в своём университете: Бенедикту д. Спинозе (от 16 февраля 1673 г.): «Светлейший Курфюрст Пфальцский, поручил мне написать Вам – лицу, мне до сих пор незнакомому, но весьма рекомендованному Светлейшему Князю, – с тем, чтобы спросить Вас: согласны ли Вы будете принять на себя должность ординарного профессора философии в его знаменитом университете.<…> Вам будет предоставлена широчайшая свобода философствования, которой – он надеется – Вы не станете злоупотреблять для потрясения основ публично установленной религии. <…> Лишь одно я присоединяю от себя: если вы прибудете, то здесь Вам будет обеспечена истинно философская жизнь, за что говорят все наши надежды и ожидания»15.

Да, согласись Спиноза на это предложение, он получил бы условия существования много лучшие, каковыми он обладал до этих пор, но знает Спиноза, что платить за это пришлось бы своей свободой, своей независимостью и своим досугом, который он полностью и без остатка посвящал своим философским изысканиям, выше которых для Спинозы был один только Бог. И Спиноза отказывается от этого выгодного во всех отношениях предложения. В ответном письме, которое он написал лишь через полтора месяца, он пишет следующее:

«…я не могу побудить себя воспользоваться этим прекрасным случаем. Ибо, во первых, я думаю, что если бы я занялся обучением юношества, то это отвлекло бы меня от дальнейшей разработки философии; а во вторых, я не знаю, какими пределами должна ограничиваться предоставляемая мне свобода философствования, чтобы я не вызвал подозрения в посягательстве на публично установленную религию. Ведь раздоры рождаются не столько из пылкой любви к религии, сколько из различия человеческих характеров или из того духа противоречия, в силу которого люди имеют обыкновение искажать и осуждать всё, даже и правильно сказанное. Испытав это уже в моей одинокой жизни, я имею тем большее основание опасаться всего этого по достижении высшего положения»16.

Летом этого же года происходит ещё одно событие, которое могло бы принципиально изменить жизнь нашего философа. Его возжелал видеть принц Конде, который относился к числу ревностных поклонников картезианской философии и сам захотел познакомиться со Спинозой17, известность которого в различных общественных кругах неумолимо продолжала расти. После неоднократных приглашений, Спиноза все же поехал в Утрехт, где в то время находилась ставка принца, как командующего французскими войсками. Точных сведений о том виделись ли лично Спиноза и Конде, нет, но достоверно известно, что в ставке принца со Спинозой велись переговоры о том, чтобы он посвятил один из своих будущих трудов Людовику XIV в обмен на пожизненную королевскую пенсию. Без труда можно догадаться, что человек, отказавшийся уже в своё время от пособия Амстердамской синагоги и тем навлёкший на себя смертельную опасность, не примет и этого лестного предложения, от которого, будь на месте Спинозы кто другой, он вряд ли бы отказался. Но эта поездка могла привести нашего философа к очень неприятным последствиям, ведь по понятиям озлобленного войной с французами нидерландского народа, Спиноза, побывавший в ставке неприятеля, был никем иным, как французским шпионом. Страсти по этому поводу настолько накалились, что гаагский домохозяин Спинозы Ван дер Спик начал опасаться, что его дом может подвергнуться штурму и разграблению, на что Спиноза с редкостным для других спокойствием и бесстрашием отвечал: «Не опасайтесь ничего из-за меня, я легко могу оправдаться, здесь есть много людей, и притом с наилучшей репутацией, которые хорошо знают повод и цель моей поездки. Но как бы то ни было, если толпа подымет хотя бы малейший шум перед домом, я выйду и прямо пойду к ней, даже если бы она захотела поступить со мной так же, как с бедными Виттами»18

Вообще, надо сказать, что презрение к толпе, которая уже суть не человеческое вовсе, а структурное образование, всегда было характерной особенностью гениальных людей, которые наряду с этим исключительно высоко ставили ценность каждой отдельной личности. Есть немало примеров тому, что гений огромной силой своей воли нередко способен усмирить разнузданные страсти толпы и тем уже победить её.

В. С. Соловьёв, который считал Спинозу одним из своих духовных учителей, в ответ на пространную статью проф. Введенского опровергает глубоко укоренившиеся представления об атеистическом характере спинозизма: «То понятие о Боге, которое даёт нам философия Спинозы, при всей своей неполноте и несовершенстве, отвечает одному первому и непременному требованию истинного богопочитания и богомыслия. Многие религиозные люди находили в этой философии духовную поддержку. И настоящая краткая апология внушена была прежде всего чувством признательности за то, чем я был обязан спинозизму в переходную эпоху моей юности, – не только в философском, но и в религиозном отношении»19. В той же статье В. С. Соловьёв утверждает, что, наряду с такими мыслителями как Николай Кузанский, Яков Бёме, Дионисий Ареопагит, Максим Исповедник и Шеллинг, Спиноза исповедует «недомыслимую и неизречённую абсолютность божества».

Вот таким удивительным человеком был Бенедикт Спиноза, философия которого до сих пор продолжает вызывать ожесточённые споры, а далеко неоднозначный её характер остаётся пока далеко не раскрытым, несмотря на многочисленные исследования и пространные публикации. Но как бы мы ни относились к идеям Бенедикта Спинозы и к самому его методу философствования, мы не можем не восхищаться характером и исключительной стойкостью этого человека, который в жизни своей ни в чем не противоречил выстроенной им философии, которую он выводил из собственного духовного опыта. Такая целостность личности не оставляет равнодушной никого из истинных ценителей мудрости и не может не вызывать глубочайшего уважения к этому гениальному человеку.