Аннотация. Эта поэма ставит перед читателем коренные вопросы бытия. Что главное в жизни человека? Что такое настоящие ценности? Как отличить мнимое от истинного? Какие достижения можно считать своим духовным ростом и чего нужно избегать, чтобы не оскотиниться и не свалиться в пропасть гибельной пустоты и фальши? Главные герои этого произведения – бомж Лаврентий и буржуй Толик – из диаметрально противоположных слоёв общества. Волей судеб они оказываются, в буквальном смысле слова, на дне Москвы, в её подземном мире. Разные пути приводят их сюда. Но именно здесь, в тёмных и дурно пахнущих лабиринтах и коллекторах, они познают то, что было скрыто от них наверху, в обычной повседневности. Именно тут они обнаружат никому не ведомых существ, которые, сами будучи незрячими, дадут им возможность увидеть в темноте свет добра и любви. А проводником в этом потаённом и мистическом мире станет для них девушка-диггер, ищущая среди «корней, могил, фундаментов и дыр» смысл собственного существования. Вас ждут узнаваемые приметы времени, культовые места Москвы и нескончаемое погружение в подземную часть города, в сферу подсознательного, где вы, вместе с героями поэмы, столкнётесь с удивительными открытиями и откровениями. Изменится ли в результате что-либо в их жизни, вы узнаете, прочитав поэму до конца.

Ключевые слова: подземная Москва, коллектор, бомж, буржуй, диггер, сакральный мир, высший смысл, дети дна, искусственный интеллект, святая Грета – королева тьмы, мутанты, Яма.

 «Вот снова проснулся
С клокочущей рифмой в горле,

Опять накатила вечность...»

Харакиро Нагасаки

(Из книги «Вздох бабочки»")

 

ВСТУПЛЕНИЕ

 

В ямах, скважинах и расщелинах
Видно, как планета ощерена.
Жизнь даётся нам в ощущениях.
Ну, а кто дает ощущения?
Ведь судьба - то хрупка, то кряжиста,
То ныряю в нее, то мимо я.
Жизнь реальная или кажется?
Настоящая или мнимая?
А зависит все от источника
И еще от того, что нажито.
Телевизор вопит истошненько,
Все мы вместе – в плену у гаджета.
Ты – с изюминкой или с родинкой?
Он – из Сирии или Йемена?
Как заметил ученый Шрёдингер,
Кот – и жив и мертв одновременно.
И поэтому в этой атомной
И субквантовой загогулине
Разобраться сегодня надобно,
Слишком много в ней понагулено.
Вы ведь люди иной формации,
Новый, можно сказать, народ.
Понагуглим же информации,
И – вперёд!

 

1

 

Был бомж Лаврентий девственно небрит,
Поджар и атлетичен, как Ван Дам,
Шел от носков чарующий иприт,
И голый торс туманил взоры дам.
Ему сказала бывшая: "Не жду!",
Когда он срок недолгий завершил,
Теперь он на пленэр справлял нужду
И, строго говоря, на нем и жил.
Ему Москва повыносила мозг,
Пригрел его столичный криминал,
И свой закрытый порт Североморск
Он даже в страшных снах не вспоминал.

Помойка стала родиной уже,
Хоть доставал один районный мент.
А рядом, на последнем этаже,
Буржуя Толика парил апартамент.
К нему не так была фортуна зла:
Топ-менеджер, бюджеты ЖКХ,
Две спальни, зал и холл, три санузла -
Чем не портрет крутого жениха.
Он был богат, что Абрамович твой,
И руль судьбы не выпускал из рук.
Его папаша связан был с братвой,
Которая пилила все вокруг.
Казалось бы – мир тверд и нерушим
Для этих двух мужчин в расцвете лет,
Неведомо однако было им,
Что между дном и верхом грани нет.

 

2

 

ПЕРВЫЙ СОН БОМЖА ЛАВРЕНТИЯ

Бомжу Лаврентию приснился страшный сон,
Как будто кто-то прокричал "Алле!",
И он, толпой фанатов окружен,
Вдруг, оказался голышом в Кремле.
Ему никто проходу не дает,
Собаки лают, колокол звонит.
Над ним Газпрома кружит вертолет,
Стоит царь-пушка с надписью "Зенит",
"Я ж не из Питера", – хрипит стыдливо он,
Дает толпе понять, что не одет.
Но та скандирует: "Лаврентия – на трон!"
А власть безмолвствует. А власти - как бы нет.
И вот уже событий мчится ком,
Лаврентий в Думе, на коне, в ООН,
Уже соперников не видит он ни в ком,
Уже готов весь мир возглавить он.
В своем дворце, закрытом на засов,
Стоит у зеркала, держа стакан и плеть,
И думает о том, что без трусов
Гораздо проще этот мир иметь.
Ведь тут попробуй только мощь ослабь,
Оставят от тебя один скелет.
По зеркалу, вдруг, пробежала рябь,
Возник до слез знакомый силуэт,
И молвил, излучая доброту:
"Оденься. Ты простудишься, сынок".
Очнулся он. Весь – в ледяном поту.
Скамейка. Сквер. Собака возле ног.

3

 

ПЕРВЫЙ СОН БУРЖУЯ ТОЛИКА

Буржую Толику приснился страшный сон,
Был перед этим литр взят на грудь,
Как будто он взобрался на амвон,
Чтоб проповедь собравшимся толкнуть,
И тут внезапно началась война,
Храм на засов закрыли сторожа,
Буржую сразу стало не до сна,
И он проснулся, в ужасе дрожа.
Спустился в залу. Накрывают стол.
Он стал на нем фужеры расставлять,
Но вместо гостя в двери черт вошел,
И он проснулся в ужасе опять.
"Никто во сне, ни прежде, ни теперь,
Не видит то, что не являет явь,
Давай же, Толик, всех своих тетерь
Во сне к такой-то бабушке отправь", -
Так говорил буржую личный врач,
Ведя успокоительный сеанс.
"А если страшно станет, то поплачь,
Ведь это твой последний в жизни шанс
Хоть что-то наконец-то сделать так,
Коль не успел так сделать до сих пор,
Поскольку ты – скотина и дурак.
Предатель Родины. Урод. Пошляк и вор.
Алкаш! Развратник! Ждёт тебя дурдом!"

Врач, вдруг, раздулся, словно шар, над ним...

Проснулся он на этот раз с трудом,

Ещё зачем-то Господом храним.

 

4

 

Она была не то, чтоб хороша,
Но были в ней изящество и шарм,
Светилась изнутри ее душа,
Переливаясь, как волшебный шар.
В детдоме начинался ее путь
Среди ворья, разврата и интриг,
В семнадцать лет, избавившись от пут,
Она шагнула в мир научных книг.
Мозги и память – было все при ней,
Вот только подвели краса и стать,
И, не имея спроса у парней,
Историком она мечтала стать.
В традициях верна Карамзину,
Везде искала новый поворот,
И, плотно изучая старину,
Любила видеть все наоборот.
Экзамены. Общага. Институт.
Страна дала ей пару новых крыл,
Она не понимала тех, кто тут
За что-то ее Родину корил.
Но тусовалась в обществе своих
Ровесников. В классических местах,
В которых дух познаний поутих,
Зато исчез и наказаний страх.
Все перспективы были ей видны,
Не липли к ней похабщина и грязь,
И в память об истории страны
Полиной Пересвет она звалась.

 

5

 

ПЕРВЫЙ СОН ПОЛИНЫ ПЕРЕСВЕТ

Она спала, как правило, одна,
Чужие рамки были ей тесны,
Испытывала сны она до дна,
Сполна анализировала сны.
Приснился ей панельный старый дом,
Покинутый жильцами впопыхах,
Который был заставлен барахлом,
Который нечистотами пропах.
Любая дверь вела ее во тьму,
Был безразмерен и ужасен дом,
Она бродила долго по нему
И выхода не находила в нем.
Ночь становилась призраков полна,
Игрушки оживали на полу,
Светила блекло из окна луна,
И кто-то спал, скукожившись, в углу.
Вот чья-то тень к себе ее манит,
Схороненный показывая клад,
Сверкает золото и тянет, как магнит,
Не позволяя отступить назад.
Вдруг - вспышка! Взрыв! Пробоина в стене!
Забилось сердце, страху в унисон,
Она, вдруг, ясно поняла во сне,
Что это никакой уже не сон.
Что это мир внутри нее самой
Высвобождается из спутанных тенет
И жаждет жизни яркой и прямой.
Пробил озноб Полину Пересвет.

 

6

 

Все схлопнулось, и старая Москва,
Поджилками от ужаса тряся,
Предчувствие последнего мазка
Приняв на грудь, захорошела вся.
Была дорога, а теперь – "кирпич",
Какую жать прикажете педаль,
Когда непотопляемый Ильич
Зовет рукой в неведомую даль?
Как обстановку тут не накаляй,
"Что делать?" нам никто сказать не смог,
И смотрит Чернышевский Николай
На разночинцев, спящих возле ног.
Они, проснувшись, ищут в голове
Не мысли, а того, кто создал зуд,
И возлежат, как "Завтрак на траве",
И ждут, когда им устриц подвезут.
А рядом - та веселая братва,
Что видела нас вместе всех в гробу,
И, научившись двигаться едва,
Плюёт на все запреты и табу.
Вот – Яма. В ней спрессованы года.
Здесь хипстеры и вечность – просто сюр.
Ах, Белый город, кладка хоть куда,
Покруче, чем собянинский бордюр!
Но даже этот юный сброд притих.
Все схлопнулось. Не этак, так вот так.
Ведь робот Фёдор бродит среди них
И грузит непокорных в автозак.

 

7

 

ВТОРОЙ СОН БОМЖА ЛАВРЕНТИЯ

 

Сон для Лаврентия был больше, чем кино,
Он в нем не только ржал или рыдал,
Ему там было многое дано:
Петь, пить, любить, закатывать скандал
И даже убивать для куража,
А иногда стремительно летать,
И это для голимого бомжа
Была господней воли благодать.
Он начал понимать, зачем живем,
Куда идем слепой тупой толпой,
При этом в прежнем бытии своем
Он снов таких не помнил за собой.
Вот чей-то образ вспыхнул и погас.
Лаврентий муху отогнал с ноги.
Был при делах он и на этот раз,
Кому-то впаривал про смыслы и долги.
Шипели брызги океанских вод,
Шла крейсерская яхта прямо в ад:
"Пойми, чудила, в жизни всё пройдет,
Кому он нужен этот миллиард?
Ты лучше бы подумал о душе,
О тех, кто дохнет. Не просёк? А жаль!"
И вот уже французский атташе
Сдает пожить Лаврентию Версаль.
Они идут по галерее тел

Монархов, фавориток их и жён.

Ну а в Москве – привычный беспредел

И холод, тупо прущий на рожон.

 

8

 

Буржую Толику спокойно не жилось,
Манил его сомнительный экстрим,
Крутила жизнь рулетку вкривь да вкось,
И бог весть что выделывала с ним.
В Лас-Вегасе, поставив на зеро
Отмытый за границей черный нал,
У казино он вывернул нутро
Когда сто лямов у него забрал.
Снабжал его прикормленный банкир,
В недвижимость он вкладывал бабло,
Недешево ему давался мир,
А вместе с ним и мировое зло.
Но для системы был он в доску свой,
С рождения умел кроить бюджет,
Любые траты покрывал с лихвой
Поскольку для страны пределов нет.
Спасибо, власть, что не даешь всем красть,
Бразды твои лишь избранным даны.
Была у Толика возвышенная страсть,
Влекли его предметы старины.
Оружие, иконы, то да се,
Отчизны дух, короче говоря.
И тут он был готов почти на все
За Родину, за Веру, за Царя.
Войдя в патриотический угар,
Крича по пьяни: "Кто же здесь трепло?!",
Он заключил пари, что на бульвар
С плакатом выйдет "Папа – не фуфло!".

 

9

 

ВТОРОЙ СОН БУРЖУЯ ТОЛИКА

Переступив под утро свой порог
И силы тела вычерпав до дна,
Обычно Толик спал без задних ног
И просыпался часто с бодуна.
И в этот раз он сдулся и обмяк,
Когда упал в роскошную кровать,
Во сне его преследовал сушняк,
И кое-кто пытался обнимать.
Порнушку показал ему Морфей,
Переплетались женские тела,
Но среди массы похотливых фей
Была одна лишь Толику мила.
Она носила скромное белье
И говорила все, как на духу,
Но шло такое что-то от нее,
Что судорога делалась в паху.
Он от нее хотел бы даже розг,
Она над ним распространяла власть,
И нечто посылала прямо в мозг,
И не давала penisу упасть.
"В помойке жизни лишь любовь права,
Поэзию любви тебе даю,
И также кропотливо, как слова,
Ты должен рифмовать и жизнь свою".
Ах, Толик, Толик! Слушал бы ее,
И был бы ты, как ангел, шестикрыл!
Но суетно земное бытие,
Проснулся он, и сразу все забыл.

 

10

 

Полину Пересвет тянуло вниз,
В подпольный, потайной, сакральный мир,
Ведь сверху все произрастало из
Корней, могил, фундаментов и дыр.
Как в человеке спрятано все под
Покровом кожи, так и город жил,
Припрятав свой гигантский корнеплод
В сплетении подземных вен и жил.
И, опускаясь в нижние слои,
Где царствовали тайна и табу,
Она носила с гордостью свои
Доспехи, шлем и лампочку во лбу.
Она молилась: "Господи, храни
От темных сил, что правят тут!" Но власть
Не выносила диггеров, они
Все норовили не туда попасть.
В сокрытом от народных масс низу
Могли они пролить ненужный свет
На то, что ни в умах, и ни в глазу
У масс у этих и в помине нет.
Но именно за этим шли за ней,
В ее удушливый, опасный, темный мир,
Те, кто хотел стать круче и умней,
А также те, кого бесил их жир.
Однажды ночью, в сумрачной тиши,
Звонок раздался. Не звонок, а жесть.
– Хочу вдвоем под землю. Запиши.
– Что записать-то?
– Толик. Бабки есть.

 

11

 

ВТОРОЙ СОН ПОЛИНЫ ПЕРЕСВЕТ

 

В каких-то черных пятнах на руках,
Как будто перепачкана в угле,
Испытывая неподдельный страх,
Полина продвигалась в полумгле.
Картинка не совсем была ясна,
Вонзалась в мозг опасности игла,
Но по тропе осознанного сна
И так, и сяк бродить она могла.
Особенность в подкорке есть у нас,
В подспудном нашем мире наносном:
Отдаться дреме в предрассветный час
И управлять самим собой и сном,
И все при этом чувствовать. Она
Всю ночь искала там и тут отца,
И вот под утро стала ей видна
Дорога без начала и конца.
Подземный неприглядный коридор,
И двери, двери, двери по бокам...
Вдруг, за одной раздался громкий хор,
Осанну кто-то пел своим богам.
Она вошла бесстрашно в эту дверь,
Жрец-великан стоял перед толпой,
Покрытый шерстью, черный аки зверь,
Людской он массой помыкал тупой.
Она, дрожа, приблизилась к нему,
Он обернулся, страсти не тая,
И заревел: "О, дай же обниму!
Ты, наконец, нашлась-то, дщерь моя!"

 

12

 

Везёт героев наших в бункер лифт,
В те времена, когда была война.
Висит приказ. Хоть слишком мелкий шрифт,
Но подпись "Сталин" хорошо видна.
Один пока в историю не вник,
Другая путь свой знает наперед.
Полина – диггер, гид и проводник –
Буржуя Толика на подвиги ведет.
Они прошли сквозь залу, где экран,
И столики, и тумбочки в пыли,
Здесь умудрились сделать ресторан
И даже караоке приплели.
И дальше все продумано хитро:
Герб СССР, трибуна, стяги, крест,
Под куполом гигантским, как в метро -
Для юных патриотов супер квест.
Грохочут за стеною поезда,
Все сразу крепнут дýхами в борьбе,
И светит ярко красная звезда,
И гимн играет. Тот. ВКП(б).
А вот и заповедный кабинет:
Планшет, мундштук, раскрытый Маркса том...
Вдруг, побелевший Толик крикнул: "Не-е-е-ет!!!"
Генералиссимус склонился над столом.
Над операцией он думал войсковой.
Полина усмехнулась: "Ерунда!
Не бойтесь, Толик! Он же восковой".
И, в тьму шагнув, сказала: "Нам сюда".

 

13

 

Зимой бомжи – на грани бытия,
Их гнал мороз в метро свозь черный ход,
Но у Лаврентия тропа была своя,
Через коллектор Яузских ворот.
Среди бродяг не водится жучил,
Но есть авторитеты и бичи,
Премудростям бомжа его учил
Слепой старик, всевидящий в ночи.
Когда-то взят судьбою в оборот,
Забыт семьей, друзьями и страной,
Он пустоту у Яузских ворот
Считал своей обителью земной.
И говорил Лаврентию: "Смотри
Вокруг себя не телом, а душой,
Тогда все то, что у тебя внутри
Снаружи станет ценностью большой.
Здесь, под землей с тобой я вечность ем,
Ведь рядом, где мы мир в себя вольем,
Есть раса тех, кто управляет тем,
Что людям сверху кажется нулем.
Мы, глядя ни вперед и ни назад,
Разломим древних истин каравай,
А верхние тут ищут только клад,
Дерьмо былых богатств им подавай".
Старик тот умер, ставши частью вод
Подземных рек, текущих прямо в Стикс,
Ну а Лаврентий снова шел в поход
И ждал, когда наступит время "икс".

 

14

 

Кто хоть однажды видел срез того,

Что зреет там, в глубинах, под Москвой,

Понять не сможет только одного:

Как этот город до сих пор живой?

Во-первых, тут пробили, что смогли,
Всё основание вчистую сокруша,
И, во-вторых, все органы земли
Изношены, как печень алкаша.
К тому же, непонятно, что внутри,
Откуда – то сокровища, то гной?
Два города, а, может, даже три
Не числятся на карте ни одной.
Сюда спускаются, врываются, ползут,
Дорогу к неизвестному торя.
Ведь даже ЛиберЕя тоже тут –
Библиотека Грозного царя.
Здесь разъезжают скрытные вожди,
Прислужники их напускают мрак,
И ничего хорошего не жди,
Коли проникнет в эти недра враг.
Сюда гигант, зовущийся "никто",
Освобождая залежи в паху,
Сливает нечистоты и все то,
Что больше непотребно наверху.
И даже, пережившие аборт,
Зародыши смогли сюда пролезть,
В зловонных закутках твоих аорт
Кто ныне обретается? Бог весть!

 

15

 

Буржуй забыл про все свои дела,
Проснулся в нем азарт. И неспроста.
Полина в гущу Толика вела,
В глухие, заповедные места.
Там было нечто, что она сама
Еще не ведала. Ходил неясный слух,
Что в этой точке – счастье от ума,
Что там всегда бывает два из двух,
Что, якобы, там некие бомжи
Все ценное несут со всех сторон,
И, одолев земные рубежи,
Всем помогают сделать явью сон.
– Не слишком ли мы заплутали, Поль?
Воняет больно! Где же закрома?
– Хотел обогатиться ты? Изволь!
Любой каприз там будет задарма.
Давай пройдем вперед еще чуть-чуть,
Еще пролезем пару-тройку дыр,
И завершим с достоинством свой путь,
Как курица, попавшая в тандыр.
– Смотри, какие часики! Улёт!
Чувак носил классический Брегет!
– Вперед! Не попадайся в переплёт!
Он – труп, и до него нам дела нет.
На главное оставим свой запал.
Там – цель. Все остальное – просто муть.
Вдруг, поскользнулся Толик и упал,
И начал в жидком месиве тонуть.

 

16

 

Лаврентий, хоть ценил своих братов,
Но строил персональный пьедестал.
Он всей душой был к подвигам готов,
И грезить о любви не перестал.
В потемках катакомб судьбу верша,
Протискиваясь через вонь и грязь,
Мечтал о том, чтоб чтили кореша
Его дела, восторгами давясь.
Недалеко от ямы выгребной
Качнулась, вдруг, земля то вкривь, то вкось,
Услышал он тревоги позывной,
"Твою же ....!" – по тоннелям разнеслось.
Перетянув резинку от трусов,
Пожар эмоций ощутив в груди,
Он бросился на этот страстный зов,
Не ведая, что будет впереди.
Внутри себя взволнованный до слез,
Но в руки взял себя, когда вблизи

Увидел, как стенает, и всерьез,

Какой-то фраер по уши в грязи.

Содрав свои последние штаны,
Не замечая никого кругом,
Он ими стал тянуть из глубины,
Орущий что-то про Полину, ком.
И вот они лежат уже вдвоём,
Дыша взахлеб, у бездны на краю,
И, вдруг, звучит, как будто прямо в нем,
Девичий вздох: "Ты спас и жизнь мою!".

 

17

 

Они, как в сказке, сделав оборот,
Предстали еще краше и целей
У животворных родниковых вод,
Текущих из заржавленных щелей.
Один, умывшись, пестовал свой дух,
Второй был счастлив, что остался жив,
А третья млела, вещи братьев двух
На трубах теплотрассы разложив.
Воистину, теперь уже сродни
Всем закоулкам этих дыр и нор,
Как боги полуголые, они,
Вели непринужденный разговор.
– Ты кто такой? – спросил из темноты
Абориген, – И что забыл ты тут?
– Да Толик я. Вот с ней иду. А ты?
– Я местный. Все Лаврентием зовут.
– Ты наш спаситель! Дай мне руку, брат!
Но я не даром опустился вниз,
Ведь где-то здесь, в подполье, говорят,
Исполнить могут твой любой каприз.
– А что ты хочешь? Выпить что-то, съесть,
Или бабла тебе, как каждому рвачу?
– Да дело в том, что у меня все есть,
Найдешь мне тут мечту, – озолочу!
– Я вижу, не доволен ты судьбой,
Я за мечтой и сам сюда проник,
А та, что чуть не сверзлась за тобой,
И есть теперь наш общий проводник.

 

18

 

– Как в "Сталкере", – сказала Пересвет, –
Путь. Зона. Трэш. Такая же фигня.
Тарковского смотрели? Вижу – нет.
Короче, есть задумка у меня.
Я знаю все ходы наперечёт,

Они не зря нас вместе тут свели,

Сюда ведь не одно дерьмо течёт,

Сюда текут все мудрости земли.

Подземное предание гласит,
Что тем, кто вышел целым из дерьма,
К запасам открывается транзит
Народного глубинного ума.
Нам только нужно сделать ритуал
И лечь фигурой правильной на пол.
"Как в "Камасутре", – Толик подсказал.
Лаврентий возмутился: "Балабол!
– Взялись за руки! Ноги – внутрь. Вот так.
Сейчас нам все расскажет наш астрал.
– Надеюсь, это нужный нам life hack.
Запомнить надо, – Толик снова встрял.
– Мы – шестигранник. В нас – победы ключ.
Отриньте из мозгов любую слизь!
Наш разум всеобъемлющ и могуч.
Все думы – о хорошем. Напряглись!
И вот они лежат, как дураки,
Не наблюдая сообща часов...
И, вдруг, издалека – шаги, шаги
И перекличка детских голосов.

 

19

 

Грязь, мусор, тлен, источник всех зараз,
Младенцев нежелательных тельца
Сливались вниз, спускались в унитаз,
В круговорот начала и конца.
В нем что-то выживало и росло
Из химии, отходов, биомасс,
Во тьме мутантов множилось число
Гомункулусов подземельных рас.
Там шел свой генетический отбор,
И кто остался, был уже из тех,
Кому никто не может дать отпор
В свершении их планов и утех.
Из брошенных и спрятанных сюда
Вещей, деталей, ценностей и тел
Они собрали мини города,
Где каждый делал все, что он хотел.
Слепые, не видавшие ни зги,
Предвидели они любой аспект,
И сами в свои детские мозги
Искусственный вживили интеллект.
При этом, заправлять могли бы всем,
Но осторожны были и мудры,
И мир свой открывали только тем,
Кто выполнял их правила игры.
В те дни, непривлекательна на вид,
Возглавила их светлые умы
Хоть инвалид, но яркий индивид,
Святая Грета – королева тьмы.

 

20

 

Среди подземных вод и нечистот
Фонарик где на всех был лишь один,
Происходил секретный саммит тот –
Обычных смертных и детей глубин.
Они молчали сразу обо всём,
В них голос Греты, как набат звучал:
"Мы – дети дна. Мы истину несем.
Мы – падшие. Начало всех начал.
Посредством нами созданных программ
Могли бы мы весь мир перевернуть.
Но зная все, что происходит там,
Мы просто вам укажем новый путь.
Вы – пленники своих убогих мест,
Мы сможем вас избавить от помех.
Не бойтесь, Толик, вас не ждет арест,
Лаврентий, попадете вы наверх.
И вы, Полина, полная надежд,
Проденете в ушко златую нить,
Найдете среди дурней и невежд
Того, кто вас сумеет оценить.
Лишь одного вам будет всем нельзя:
Раскрыть секрет наш в суете земной.
Готовы ли вы к этому, друзья?
И если "да", то следуйте за мной".
"Конечно же!" – вскричала Пересвет, –
Как говорят у нас: «Да не вопрос!",
Лаврентий уточнил: "Базара нет",
"Веди, начальник", - Толик произнес .

 

21

 

СВАЛЬНЫЙ СОН БУРЖУЯ ТОЛИКА,

БОМЖА ЛАВРЕНТИЯ И ПОЛИНЫ ПЕРЕСВЕТ

 

Накрыли их каким-то колпаком,
Фонарик к тому времени погас,
Они синхронно думали о том,
Что вляпались всерьез на этот раз.
Но также вместе начали они
В один и тот же погружаться сон:
Высвечивали странные огни
Картины зон подземных в унисон.
Кругом кружились круглые круги,
Они и сами, вдруг, кругами став,
То космосом, то вихрями пурги,
Меняли свою сущность и состав.
В них бесконечность билась так и сяк,
И вечность их рожала без потуг.
Заканчивался цикл, и страх иссяк,
Галактики пустили их в свой круг.
И круг за кругом поглощая мир,
Мега огромна и видна едва,
Во времени оставив свой пунктир,
Жила кругами и росла Москва.
И в тех, кто не сошел пока с ума,
И жил еще в отрезке этих лет,
Одна и та же исчезала тьма,
Один и тот же появлялся свет.
Начало и физический конец
Не измерялся больше их лицом,
Не создавал их никакой отец,
А сами они были тем отцом.

22

 

Их оболочка стала им тесна,
Они там побывали неспроста.
Полина первая очнулась ото сна,
Узнав вокруг знакомые места.
Ей были ее сверстники видны,
Усевшиеся в Ямы полукруг,
Напротив белокаменной стены
Бессмысленно губившие досуг.
Какая-то девчушка-травести,
Какой-то мальчик с тушью на глазу.
Она им так хотела донести
Все то, о чем узнала там, внизу!
О том что выше смерти и возни.
Раздался чей-то голос за спиной:
– Полина, я волнуюсь, черт возьми?!
– О, Боже, Толик, это ты, родной?!
Он был смущен и искренне польщен
Таким приемом.
– Где, Лаврентий, Поль?
– Остался с Гретой.
– Что?!
– Влюбился он.
– А я в тебя.
– Ты?!
– Не могу я, что ль?
Стоят они, подземной вышиной
Пронзенные, в мечтах своих простых,
Прониклись все, кто были под стеной,
И робот Федор тоже, вдруг, притих.
– Я знаю высший замысел отца, –
Промолвил Толик, – С ним во тьме – светло!
И, восхваляя действия творца,
Плакат он поднял "Папа – не фуфло!".

 

ХЭППИ ЭНД

 

Не для протестных задержаний или драки,
А в память исторических корней
К Хохловской площади съезжались автозаки,
Везли сюда девчонок и парней.
Не для какой-то дискотеки гадкой,
А для со всей страной телемоста
Висел экран над белой древней кладкой,
И все это творилось неспроста.
Никто не заикался об аренде,
Дом рядом не выказывал укор,
Из подземелья бывший бомж Лаврентий
Вел с молодежью трудный разговор.
Шел диалог о будущем, о главном,
В него включались лучшие умы,
И каждый в этом был друг с другом равным,
И кто-то светом управлял из тьмы.
Такого еще не было дотоле,
Да и в реальности, похоже, тоже нет.
Хоть стал для всех героем спонсор Толик –
Любимый муж Полины Пересвет.

 

Источник: Кононов И. А. Бомжи и буржуи  //  Философская школа. – № 11. – 2019.  – С. 110–118. DOI.: 10.24411/2541-7673-2020-11111